Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

оперируешь в дополнительной двигательной области, а именно там и была

опухоль.

Тем не менее следующим утром я проснулся в отвратительном настроении. Дев

подошел, когда я сидел в саду и потягивал кофе (в гостинице, куда меня сначала

поселили, я провел две ночи и теперь жил в гостевом домике на краю сада,

который Дев разбил вокруг своего дома). Кто-то из ординаторов сообщил по

телефону, что пациент задвигал ногой.

– Знаю, вы расстроились, хоть и не подали вида, – добавил Дев.

Утро тут же преобразилось.

– Ночью привозили кого-нибудь? – спросил я.

– Есть парочка черепно-мозговых.

* * *

Случалось, что в Лондоне меня вызывали на работу посреди ночи, хотя в отличие

от Дева дежурил я не каждую ночь. Я просыпался от громкого звонка – зачастую

одолеваемый странной иллюзией, будто я проснулся сам еще до того, как

зазвонил телефон. По ночам обычно вызывают из-за кровоизлияния в мозг –

кровотечения, спровоцированного травмой или хрупкостью кровеносного сосуда.

Я должен был решить, оперировать пациента или нет. Иногда было очевидно, что

без операции пациент умрет, а после нее с высокой вероятностью поправится.

Иногда было очевидно, что в операции нет необходимости и пациент выживет без

нее. А иногда было очевидно, что человек умрет, что бы мы ни предприняли.

Однако чаще всего нельзя было сказать однозначно, нужно оперировать или нет и

поправится ли пациент после операции. При обширном кровоизлиянии в мозг

пациенту суждено остаться инвалидом, как бы успешно ни прошла операция, ведь

мозг – с его сложной структурой и высокой чувствительностью –

восстанавливается гораздо хуже других частей тела. Когда предполагалось, что

мозг поврежден очень серьезно и пациент, даже если он и выживет, останется, как

у нас принято говорить, «овощем», то вставал вопрос: не будет ли гуманнее дать

ему умереть?

По снимку мозга редко можно с абсолютной уверенностью предсказать, до какой

степени поправится пациент, но если мы примемся оперировать каждого, не

задумываясь о самом вероятном исходе (есть хирурги, которые так и поступают),

то некоторых пациентов – а тем более их близких – будут ожидать ужасные

мучения. По последним оценкам, на территории Великобритании семь тысяч

человек находятся «в вегетативном состоянии или состоянии минимального

сознания». Скрытые от наших глаз, они доживают век в специализированных

учреждениях или дома под круглосуточным присмотром. Существует целый

параллельный мир человеческих страданий, о котором большинство и не

подозревает. Конечно, проще оперировать всех пациентов подряд, не думая о

возможных последствиях.

Оправдывает ли один успешный результат все те страдания, что стали следствием

многочисленных неудач? Да и кто я такой, чтобы решать, какой результат считать

успешным, а какой – неудачным?

Нам говорят, что мы не должны мнить себя богами, вершащими человеческие

судьбы. Однако порой ничего другого нам не остается, если мы убеждены, что

задача врача заключается в уменьшении человеческих страданий, а не в спасении

жизни любой ценой.

Звонок.

– Двадцать шесть лет. Потерял сознание вчера вечером, принимая душ. Похоже

на ВМК. Возможно, врожденный АВВП: обнаружены отложения солей кальция.

Огромная дыра в левом базальном ядре, средний мозг тоже немного задет. Как

сообщил фельдшер со «Скорой», четыре балла по шкале Глазго. Левый зрачок

лопнул, но после введения маннитола и подключения аппарата искусственной

вентиляции снова сузился. На КТ видно много смещений. Базальные цистерны

еле различимы. Сделали интубацию, пациент на искусственной вентиляции

легких.

– Погодите секунду, я взгляну на снимок, – сказал я.

Я достал ноутбук с полки, висевшей у кровати, и, положив на колени, несколько

минут ждал, пока через Интернет удастся подключиться к больничной сети. Я

изучил снимок.

– Ничего хорошего ему не светит, не так ли?

– Не светит, – ответил ординатор.

– Вы уже разговаривали с родственниками?

– Еще нет. Он не женат. Есть брат, должен вот-вот прийти.

– Который час?

– Шесть.

– Ну, думаю, мы можем подождать брата.

Если перевести с медицинского жаргона, то речь шла о молодом человеке,

который перенес внутримозговое кровоизлияние (ВМК) из-за артерио-венозного

врожденного порока (АВВП). Это нечто вроде спутанного клубка тонких

кровеносных сосудов, которые часто лопаются и могут вызывать кровотечение в

мозгу. Кровоизлияние затронуло левое полушарие, а также средний мозг,

который помогает нам оставаться в сознании. Мне казалось маловероятным, что

после операции пациент вернется хотя бы к слабому подобию самостоятельной

жизни. Никогда не знаешь наверняка, но я сильно сомневался, что парень придет

в сознание, а тем более снова сможет ходить или говорить. Четыре балла по шкале

Глазго соответствуют глубокой коме. Снимок показал, что внутричерепное

давление достигло критического уровня («На КТ видно много смещений», – так

это сформулировал ординатор). Тот факт, что левый зрачок «лопнул» –

расширился и не реагировал на свет, – свидетельствовал о том, что без операции

пациент скорее всего умрет в течение нескольких часов. Зрачок сузился после

введения препарата под названием «маннитол», который ненадолго снижает

внутричерепное давление. Времени на то, чтобы определиться с дальнейшими

действиями, у нас было мало.

Уснуть у меня не получилось, и через час я отправился на работу. Над южным

Лондоном всходило солнце – ярко-оранжевый свет заглядывал в больничные

окна. Коридоры были пустыми и тихими, как и должно быть ранним утром, но

отделение интенсивной терапии встретило меня привычным шумом и суетой. Все

двенадцать коек были заняты, у медсестер начиналась пересменка, поэтому возле

сестринского поста крутилось много народу. Тут стоял целый лес стоек для

капельниц и шприцевых насосов, а каждую кровать охраняло мониторинговое

оборудование с мигающими экранами. Мониторы наперебой пищали, аппараты

для искусственной вентиляции легких, взявшие на себя заботу о дыхании

пациентов, шипели. Медсестры галдели, передавая своих пациентов сменщицам.

Находящиеся без сознания пациенты неподвижно лежали под белыми

простынями. Во рту у каждого виднелась трубка, подсоединенная к аппарату

искусственной вентиляции легких, в носу – назогастральный зонд, к венам на

руках вели капельницы, а в мочевой пузырь был введен катетер. Кое у кого из

головы торчали дренажные трубки и провода для измерения внутричерепного