Наталья Долинина - Печорин и наше время

Напряженное ожидание Максима Максимыча наконец разре­шилось: Печорин пришел. Но теперь нет штабс-капитана. А ло­шади уже заложены. Внутреннее напряжение рассказчика (а с ним и читателя) растет — ведь Печорин может так и уехать, не дождавшись Максима Максимыча. Правда, он не торопится. Но знает ли он, что здесь Максим Максимыч? Может быть, слуга за­был ему сказать?

«— Если вы захотите еще немного подождать... то будете иметь удовольствие увидаться с старым приятелем...» — сооб­щает Автор Печорину.

«— Ах, точно! — быстро отвечал он,— мне вчера говорили: но где же он?»

Печорин реагирует так, как нам бы хотелось: «быстро», с восклицанием: «ах!», с вопросом: «где же?» Но ему «вчера гово­рили» — а он вчера не поторопился и сегодня чуть не уехал... Что же все это значит?

«Н обернулся к площади и увидел Максима Максимыча, бегущего что было мочи...»

Как мы помним, Печорин, «закурив сигару, зевнул раза два и сел на скамью», «прямой стан его согнулся», он «был погру­жен в задумчивость, глядя на синие зубцы Кавказа, и, кажется, вовсе не торопился в дорогу» (курсив мой.— //. Д.).

Спокойный, медлительный тон, которым Лермонтов повест­вует о Печорине, сменяется бешено быстрым, задыхающимся ритмом повествования о Максиме Максимыче: он бежал, «что было мочи... едва мог дышать; пот градом катился с лица его; мокрые клочки седых волос... приклеились ко лбу его; колена его дрожали... он хотел кинуться на шею Печорину...».

Прерывистое, учащенное дыхание бегущего взволнованного человека слышно в описании Максима Максимыча так же неос­поримо, как в «Бэле» мы слышали страстную речь Казбича на его родном языке.

И смзу жебыстрый. бешеный темп сменяется медленным: «...он хотептгтшутьсяна шею Печорину.

хотя с приветливой улыбкой, npm : i ■ - ,■..■■. (курсив "мой.— //. Д.). Два длинных похожих слова: «довольно холод­но» — и замедляющий речь оборот «хотя с приветливой улыб­кой» — и снова длинное протяжное слово «протянул», так непо­хожее на быстрые слова, рисующие Максима Максимыча. Чита­тель на минуту останавливается, как и Максим Максимыч, на­толкнувшись на медленное спокойствие Печорина, и сразу же снова торопится вместе с штабс-капитаном, который «на мину­ту остолбенел, но потом жадно схватил его руку обеими руками: но еще не мог говорить» (курсив мой.— //. Д.).

«Протянул» и «схватил»: какие разные слова, да еще «до­вольно холодно протянул» и «жадно схватил»! Так в одной фра­зе раскрываются обе души: любящая, ждущая, открытая и хо­лодно-равнодушная, замкнутая. /Тещаш

'Странный разговор происходит между Печориным и Макси­мом Максимычем. Если прочесть отдельно, подряд все реплики Печорина (как мы делали это в «Бэле»), вовсе не создастся впе­чатления, что Печорен холоден, неприветлив:

« — Как я рад, дорогой Максим Максимыч. Ну, как вы пожи­ваете? — Еду в Персию — и дальше...— Мне пора, Максим Мак­симыч.—Скучал!. — Да, помню! — Право, мне нечего расска­зывать, дорогой Максим Максимыч... Однако прощайте, мне пора... я спешу... Благодарю, что не забыли...— Ну, полно, полно!., неужели я не тот же?.. Что делать?., всякому своя дорога... Удастся ли еще встретиться — бог знает!..» (курсив мой.- Н. Д.).

Сами по себе слова Печорина даже могут показаться теплы­ми. Но мы ведь помним, что он мог прийти еще вчера вечером, а пришел только сегодня утром и чуть не уехал, забыв о Максиме Максимыче. И мы слышим, что говорит старик,— в сравнении с его словами реплики Печорина оказываются убийственно хо­лодными, пустым и, бездушным и: ~

-^ТШс я ра"д, дорогой Максим Максимыч. Ну, как вы пожи­ваете? — сказал Печорин.

А... ты?., а вы?..— пробормотал со слезами на глазах ста­рик...— Сколько лет... сколько дней... да куда это?..»

Печорин «сказал». Старик «пробормотал со слезЬми на гла­зах». Приветливые слова Печоринаоказываются слишком спо­койными, слишком гладкими и потому пустыми рядом со сбив­чивой речью Максима Максимыча: «а... ты?., а вы?» Обычно го­ворят: «сколько лет, сколько зим» — время измеряют годами. Максим Максимыч сказал иначе: «сколько лет... сколько дней» — каждый день без Печорина старик помнил о нем, меч­тал хотя бы о случайной встрече, мечтал как о чуде, не веря,— чудо осуществилось, и что же?

Ответы Печорина на прерывистые вопросы старика оказы­ваются нестерпимо холодными, даже грубыми: «Еду в Пер­сию — и дальше», «Мне пора...»

«Боже мой, боже мой! да куда это так спешите?..» — спраши­вает Максим Максимыч, уже приняв неизбежную замену преж­него «ты» нынешним холодным «вы». Читатель вместе с ним надеется, что у Печорина есть еще какие-то оправдания, что он имеет причину торопиться. Максим Максимыч так взвол­нован, что не может ждать ответа на свой вопрос, он спе­шит, он надеется хоть что-то узнать о Печорине, хоть чем-то успеть поделиться: «Мне столько бы хотелось вам сказать... столько расспросить... Ну что? в отставке?., как?., что поде­лывали?..

Скучал! — отвечал Печорин, улыбаясь...»

В этом одном слове — ответ на все вопросы старика. Скучал все пять лет. От скуки решил ехать в Персию. Скучает и теперь, встретив старого друга. Скучал бы и с ним — потому и не хочет задержаться. Других причин нет — только скука.

Почему он улыбается, произнося это горькое слово? Как по­нять странного человека? Приятно ему все-таки видеть Макси­ма Максимыча, или улыбка его насмешлива: над собой усмехает­ся, над своей скукой?

Максим Максимыч полон воспоминаниями, они вырывают­ся — старик не может удержаться и говорит даже то, о чем, по­жалуй, бестактно напоминать:

«— Л помните наше житье-бытье в крепости?.. Л Бэла?..

Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся...

Да, помню! — сказал он, почти тотчас принужденно зевнув...»

Так что же — он совсем бездушный человек? Можно пони­мать роман Лермонтова по-разному; каждый видит в нем свое, но все, конечно, видят и нечто общее. Я не верю, что Печорин забыл Бэлу — да и автор не верит: ведь он заметил, что Печорин зевнул «принужденно». Конечно, он помнит Бэлу — и не хочет вспоминать ее, но хочет ворошить прошлое, боится воскресить прежнюю боль...

A_iir>гч. чтп н limi.manTpg' гцчш.чм Иа-ая ТОГО Чтобы НС обсспо- коить_со б я воспоминаниями, п" тплхолодон со стариком, кото­рый бшГему олизким человеком; чт^)бы_убс2ечь5"т_бшп1 СТГсЛо душу, он, но Задумываясь, ранит чужую... Неужели совсем нет в нем жп и та н у ? ~ ~~

Отчего же, по-своему он жалеет. Категорически отказавшись задержаться, он вдруг заметил огорчение Максима Максимыча. «Благодарю, что не забыли...— прибавил он, взяв его за руку».

На большую сердечность он, видимо, неспособен. Но старик не принимает этой душевной милостыни. «Он был печален и сер­дит, хотя старался скрыть это». «Забыть! — проворчал он,— я-то не забыл ничего...»