Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

спас, Николай ответил: «Мало ли я их там спасал!»

Эти хвастливые слова — последнее, что он сказал в пошлом тоне. Как только до его сознания

дошло, что речь идет о княжне Марье, он покраснел. «При упоминании о княжне Марье Ростов ис-

пытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха».

Ему еще и в голову не приходило, что это любовь. Но когда губернаторша, желая сосватать

ему княжну Марью, сказала, что она «совсем не так дурна», Николай почувство вал себя обижен-

ным. Конечно, в его глазах княжна Марья вовсе не дурна!

И совершенно так же, как Пьер в занятой французами Москве вдруг рассказал о своей любви

к Наташе чужому человеку Рамбалю, «Николай вдруг почувствовал желание и необходимость расска-

зать все свои задушевные мысли... этой почти чужой женщине» — воронежской губернаторше.

Кто виноват, что не сложилось счастье Николая и Сони? Есть много причин, одна из них —

война, задержавшая Николая в полку и столкнувшая его с княжной Марьей. Виновата, конечно, его

мать, мешавшая этому браку, и воронежские дамы, которые решили женить графа Ростова на княж -

не Болконской. Но главная причина разрыва Николая с Соней — характеры обоих, потому что нигде

так полно не раскрывается характер человека, как в любви.

Казалось бы, Ростов преобразился от встречи с княжной Марьей: он обдумывал свою

жизнь, он «с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки харак-

тера княжны Марьи...» Но в то же время он остался собой, и Толстой напоминает об этом: «Как в

Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим»,

так и теперь он поддался влиянию воронежских дам: ему т а к л е г ч е — предоставить событиям идти,

как идут. .

«Мне часто в голову приходило, что это судьба», — сказал Николай губернаторше. Стремле-

ние свалить все на судьбу так характерно для него: ведь против судьбы не пой дешь! Но мысль о

Соне мучит Николая, и ему приятно слышать от губернаторши те самые слова, которых он не хотел

слышать от матери, — о бедности Сони, о невозможности его брака с ней. Он обманывает себя, пото-

му что в душе уже знает, что с Соней все кончено, — казнит себя и презирает, но знает это непре-

ложно.

А княжна Марья ничего не знает о Соне. У нее свои муки совести: сейчас, когда только что

умер отец, брат тяжело ранен, несчастье нависло над всей страной, она не считает себя вправе думать

о своих личных мечтаниях и надеждах. Отсюда «не радостное, но болезненное чувство», овладевшее

ею, когда опять появился Ростов, и ее решение держать себя с ним сдержанно...

Но все эти сомнения, все решения, принятые обоими, — все рушится само собой, стоит им

увидеть друг друга. «Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподня-

лась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звуча-

ли новые, женские грудные звуки».

Мадемуазель Бурьен с изумлением смотрит на княжну Марью: она-то умеет ловко принарядить

себя бантиками и прической, но не знает она, что любовь преображает человека сильнее, чем любое

искусство.

Здесь, рассказывая о княжне Марье, Толстой впервые прямо говорит о той внутренней духов-

ной работе, которая делает человека прекрасным. И это была «недовольная собой работа»! Как в Элен

самое уродливое — ее постоянное довольство собой, так красота княжны Марьи — в ее страда ниях,

стремлении к добру, в ее склонности обвинять и упрекать себя.

93

Соня преданно любила Николая — но в ней самой не было того духовного огня, который

переполнял Наташу н княжну Марью, хотя и по-разному. Соня была своя, понятная, близкая — имен-

но поэтому он не мог восторженно любить ее. Княжна Марья была далека, и «он не понимал ее, а

только любил». (Курсив мой. — Н. Д.)

Это поразительная формула любви, в которой непременно должно оставаться что-то непонят-

ное. Ведь то, что чувствовал Николай: «существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее,

чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам», — это же чувство вла -

дело Пьером, когда он понял, что любит Наташу, и Леви ным в его любви к Кити; это чувство

необходимо любви, хотя иногда оно бывает обманчиво.

Но ведь жалко Соню. За что судьба обделила ее? Будь она не сиротой, а богатой невестой,

все могло обернуться иначе. Для Николая оказалось благом то, что Соня — бесприданница, а княжна

Марья богата. Но для Сони...

Есть что-то очень горькое в тех страницах, где рассказано, как Соня решилась освободить

Николая от его слова. Так понятен ее скрытый бунт против старой графини, которая сначала измучи-

ла Соню намеками и оскорблениями, а потом со слезами молила ее пожертвовать собой и отпла-

тить «за все, что было для нее сделано...»

Старая графиня — прежде всего мать, и мы уже видели, что слепая страсть материнства мо-

жет толкнуть ее на поступок, по меньшей мере, неблагородный. Но когда она отказалась дать под-

воды раненым, Наташа в своем бурном порыве пристыдила мать. Почему же теперь Наташа мол-

чит? Ведь сожгла же она себе руку линейкой, чтобы доказать любовь к Соне, — оказывается, со-

вершить этот смелый детский поступок было куда легче, чем изо дня в день спорить с матерью из-

за Сони.

Наташе не до того. Возле нее раненый, умирающий князь Андрей — может ли она во всю

силу души думать о Соне? Да и любит она свою мать, как вступить с ней в долгий, непрерывный

конфликт? Нельзя осудить Наташу, но Соне от этого не легче — старая графиня в своем страстном

материнстве поступает неблагородно, и некому удержать ее.

Хотелось бы думать, что любовь всегда — высокое, очищающее чувство. Но это не так: любовь

бывает и нечистой, и бесчестной. Достаточно вспомнить Пьера, с его темной страстью к Элен, или

низкое, зверское чувство Анатоля к Наташе, да и стыдную влюбленность, толкнувшую Наташу к

Анатолю.

Но материнская любовь — самое чистое, самое бескорыстное из всех чувств! И она может

обернуться низостью, если не контролировать ее разумом, если в этом высшем из проявлений чело-

вечности отказаться от сомнений, позволить себе в с е и не упрекать себя.

РОСТОВЫ вырастили Соню, как своих детей. Когда они взяли ее в свой дом, то, во-первых, не

задумывались, что будет, когда она вырастет, а во-вторых, тогда они были богаты. Еще в 1806 году

старую графиню не пугала нежная дружба сына с бесприданницей Соней. Но чем ближе семья была к

разорению, тем дальше старая графиня уходила от племянницы: ее страстного материнского чувства

хватало только на своих, родных — и это б е з н р а в с т в е н н о .