Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

мал, а теперь не понимает, потому что он уже не с живыми.

Вот что мы узнаем от Толстого: когда умирает старый человек, он может смягчиться, прощаясь

с жизнью, которую прожил до конца.

Князь Андрей умер, не дожив до тридцати пяти лет. Он хотел жить, хотел любить Наташу,

быть счастливым. Когда он понял, что умирает, единственное, что ему осталось: отрешиться от жизни

живых людей, перестать понимать ее. Та восторженная любовь к людям, которую он понял после ране-

ния, сменилась равнодушием к ним: всех любить... зна чило никого не любить, значило не

жить этою земною жизнью».

Если бы князь Андрей, умирая, заботился о тех, кого он оставлял жить, это была бы приукра-

шенная правда. Толстой нашел правду истинную: теперь князь Андрей «с большим усилием над со-

бой» может понять, что княжне Марье жалко Николушку, который останется круглым сиротой.

Его ровный и чуждый голос поразил княжну Марью больше, чем «ежели бы он завизжал

отчаянным криком», потому что в этом голосе была правда: он отказался от жизни, перестал хотеть

жить. Так кончилась его любовь к Наташе, и к сыну, и ко всем людям. Так кончилась его жизнь.

4. ВОЗРОЖДЕНИЕ

Вернувшись из плена, Пьер тоже испытал это непонимание радостей и горестей других людей.

«В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь

Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в

доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул

97

о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда толь-

ко странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий».

Но для Пьера это странное чувство стало шагом на пути к возрождению, к той новой жиз-

ни, которая через двенадцать лет приведет его на Сенатскую площадь.

Почему он стал в плену другим человеком? Можно предположить, что страдание очистило его

душу, но мы ведь знаем, что душа его и раньше была чиста, и раньше он стремил ся к добру н прав-

де. Чем обогатил его плен?

Первые дни под арестом были мучительны для Пьера не столько физически, сколько духовно.

Он чувствовал себя чужим среди арестованных: «все они, узнав в Пьере барина, чуждались его». Ни-

когда еще он не был так несвободен: не потому, что был заперт на гауптвахте, а потому, что не мог

понять происходящего и «чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но

правильно действующей машины».

Сначала его допрашивала целая комиссия, и он понимал, что «единственная цель этого со-

брания состояла в том, чтоб обвинить его». Потом он предстал перед маршалом Даву, который «для

Пьера был не просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью чело-

век».

Толстой не изображает Пьера гордым героем: он говорил с маршалом Даву «не обиженным, но

умоляющим голосом», назвал ему свое имя, хотя скрывал его до сих пор, и, вспомнив Рамбаля, «на-

звал его полк и фамилию», в надежде, что у Рамбаля справятся о нем. Но все это не могло помочь

ему. «Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на

друга, и этот взгляд спас Пьера... Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное

количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья». Может быть, Даву уви-

дел в глазах Пьера не только страх, но и ту силу личности, которую создала незаметная со стороны ду-

шевная работа?

После казни поджигателей Пьер был присоединен к военнопленным и провел четыре недели в

солдатском бараке, хотя французы предлагали перевести его в офицерский. Он «испытал почти

крайние пределы лишений, которые может переносить человек»; но именно в этот месяц он понял

что-то очень важное, самое важное для себя — для духовной жизни его этот месяц был счастли-

вым. После расстрела Пьер впервые с огромной силой почувствовал, что разрушилась его вера в

благоустройство мира. «Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, — сомнения эти име-

ли источником собственную вину... Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того,

что мир завалился в его глазах...»

Когда-то, вступая в масоны, Пьер хотел только усовершенствовать себя; ему казалось: достаточ-

но каждому человеку стать лучше, и все в мире пойдет правильно. Здесь, в плену, он понял, что нуж-

но улучшать не только себя, но и окружающий мир, который «завалился в его глазах», — может

быть, именно это заставит его через несколько лет стать членом тайного общества.

Самое сильное из всех впечатлений Пьера — встреча его с пленным солдатом Апшеронского

полка Платоном Каратаевым. Для Толстого Каратаев — воплощение народного, естественного образа

жизни: круглый, добрый человек с успокоительными аккуратными движениями, все умеющий делать

«не очень хорошо, но и не дурно».

Каратаев ни о чем не задумывается: живет, как птица, так же внутренне свободно в плену,

как и на воле; каждый вечер! говорит: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; каждое

утро: «Лег — свернулся, встал — встряхнулся» — и ничто его не заботит, кроме самых простых есте-

ственных потребностей человека, всему он радуется, во всем умеет находить светлую сторону. Его

крестьянский склад, его прибаутки, доброта стали для Пьера «олицетворением духа простоты и

правды».

Но ведь Каратаев никак не мог заронить в душу Пьера стремление улучшить мир. Две люби-

мые истории Платона: одна о том, как его отдали в солдаты за порубку чужого ле са и как это полу-

чилось хорошо, потому что иначе пришлось бы идти младшему брату, а у того пятеро ребят, и дру-

гая — о старом купце, которого обвинили в убийстве и ограблении, а через много лет настоящий

убийца, встретив его на каторге, пожалел старичка и признался в своей вине, но пока пришли бумаги

об освобождении, старичок уже умер.

Обе эти истории вызывают восторг и радость Каратаева, но обе они о смирении, о том, как че-

ловек притерпелся к жестокости и несправедливости. А Пьер делает из них совсем другие выводы.

98

Встретившись с Каратаевым в самые трудные дни своей жизни, Пьер многому у него научился.

Доброта Каратаева, умение легко переносить жизненные трудности, его естественность, правдивость

— все это привлекает Пьера.

Но «привязанностей, дружбы, любви, как понимал Пьер, Каратаев не имел никаких»; он жил

среди людей, в сущности, одиноко, смиряясь с окружающим злом — и в конце концов это зло

убило его: Каратаева пристрелили французские солдаты, когда он ослабел и не мог идти вместе со