Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

вторяет своего брата, он другой. Сообщив Денисову, что уже был в сражении под Вязьмой, он

рассказывает, как «там отличился один гусар». Николай в его возрасте непременно рассказал бы о

с в о и х подвигах — не заметил бы, как приврал. Петя все время боится завраться, он очень че-

стен. Передавая казаку саблю, чтобы тот ее наточил, Петя сказал было: «Затупи...» — но тут же

поправился — он боялся солгать: «она никогда отточена не была».

Николай, как и Петя, страстно хотел выглядеть взрослым; он подражал Денисову, никогда бы

в жизни не показал своей жалости к пленному мальчику французу и ничем бы не выдал своих

чувств. Петя мучается, что его сочтут маленьким, но все-таки спрашивает, нельзя ли накормить

пленного.

Познакомившись, наконец, с Петей, мы узнаем в нем черты его семьи и любуемся им: он та-

кой добрый, открытый, чистый! Готов раздать все свои покупки, всем верит, даже маркитанта считает

очень честным, и все время старается быть достойным геройского общества, в которое привела его

судьба.

Попав в отряд Денисова, Петя, конечно, уже влюблен в него и «решил сам с собою, что

генерал его, которого он до сих пор очень уважал, — дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой,

и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту». (Курсив мой. — Н.

Д.). У этого ребенка есть четкие представления о том, что стыдно и что нужно: как его сестра На-

таша, он страстно хочет жить правильно, как надо.

Как и всякий подросток, Петя все время боится сделать что-нибудь не так, не по-взрослому. Он

старается подражать Денисову, несколько раз повторяет вслед за Долоховым, что «привык все делать

аккуратно»; но детское все-таки побеждает в нем: «Я привык что-нибудь сладкое», — вырывается у

него.

Отправившись с Долоховым в лагерь французов, Петя романтически шепчет: «Я живым не

отдамся», а когда все кончилось, нагибается к Долохову, чтобы поцеловать его.

100

Но вот что удивительно: жестокий, суровый Долохов «поцеловал его, засмеялся и, повернув ло-

шадь, скрылся в темноте». Мы же знаем Долохова — ему ничего не стоило так оборвать мальчиш-

ку, что Петя бы сутки корчился от стыда... Почему же Долохов простил мальчику его чувствительность

и, может быть, даже сам поддался ей?

Вероятно, потому, что во время их отчаянной поездки Петя, замирая от страха, ни разу

этого страха не выдал. Мы ведь помним его брата в первых сражениях — Николай не мог превоз-

мочь себя. А Петя может. Долохов очень неосмотрительно взял с собой в разведку необстрелянного

мальчика — мальчик не подкачал, и это понравилось Долохову.

В ночь перед сражением Петя в полусне слышит музыку и командует ею, и чудится ему, что

он создает звуки... «Валяй, моя музыка! Ну!..» — думал Петя, и звуки слушались его, и он был

счастлив. Огромный, никому и даже самому Пете еще неизвестный мир жил в нем, — мир, полный

красоты и добра.

Не готов Петя к войне и ее жестокости, не понимает он войны. Когда Денисов сказал о Тихоне

Щербатом: «Это наш пластун. Я его посылал языка взять» (курсив мои. — Н. Д.), — Петя

«решительно не понял ни одного слова», хотя и не показал этого. Он чувствует неловкость при

мысли о том, что Тихон только что убил человека, и при споре Долохова с Денисовым о пленных: Де-

нисов посылает их в город, Долохов расстреливает — Петя инстинктивно старается не понять этого.

Слушая и наблюдая вместе с Петей, мы видим беспощадность войны, которой он не хочет заме-

чать, потому что играет: то приготавливается к тому, «как он, как следует большому и офицеру, не

намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым»; то страстно просится «в са-

мую... в главную...», умоляет: «Мне дайте команду совсем, чтобы я командовал... ну что вам сто-

ит?»

Это «ну что вам стоит?» — детское представление о том, что взрослые все могут, — ранит

больнее всего, когда читаешь о Пете.

С этим детским представлением он пришел на войну, выстрелил два раза из своего пистоле-

та, накупил у маркитанта изюма и кремней, наточил саблю... Но он выдержал поездку с Долохо-

вым в лагерь французов, потому что играл в свою игру изо всех сил.

На рассвете, когда невыспавшийся Петя снова бросается к Денисову с мольбой: «Вы мне пору-

чите что-нибудь? Пожалуйста... ради бога...» — Денисов делается суров с ним. «Об одном тебя

пг'ошу, — сказал он строго, — слушаться меня и никуда не соваться».

Самое трагическое — контраст между волшебным миром, в котором еще ночью чувствовал

себя Петя, и правдой войны, в которой живут все остальные.

Казалось бы, Толстой покажет это сражение глазами Пети, как он всегда делает. Но видим

мы на этот раз глазами самого Толстого, — перед нами жестокий быт войны: Денисов ехал молча,

стало светать, лошади скользили, туман скрывал отдаленные предметы, один француз «упал в

грязь под ногами Петиной лошади...»

Петя не видит всего этого, не слушает Денисова, кричащего на него, — он живет в своем выду-

манном, сказочном мире. «— Ура!.. Ребята... наши... — прокричал Петя и, дав поводья разгорячив-

шейся лошади, поскакал вперед по улице...»

Услышав крик Долохова: «В объезд! Пехоту подождать!» — Петя не слушается и Долохо-

ва.

«— Подождать?.. Ураааа!..» — закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому

месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым».

Тогда-то и столкнулись два мира: войны и игры в войну. «Послышался залп, провизжали пустые

и во что-то шлепнувшие пули». С чудовищной простотой мир войны обрушился на Петю: «во что-то

шлепнувшие» — это в него.

Как когда-то под Аустерлицем князь Андрей почувствовал, словно его ударили палкой по го-

лове, — так и теперь все произошло ужасающе просто: казаки увидели, что Петя «тяжело упал

на мокрую землю», и «быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не ше -

велилась».

Денисов увидел «еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в кото-

ром лежало тело Пети», и все-таки не поверил, все-таки вскрикнул: «Убит?!»

Сколько убитых видел Денисов! Но, может быть, только над телом этого мальчика он оконча -

тельно понял, что с каждым убитым уходит целый мир — и уходит безвозвратно. Навсегда.

6. ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ КУТУЗОВ

101

Он проходит через всю книгу, почти не изменяясь внешне: старый человек с седой головой

«на огромном толщиной теле», с чисто промытыми складками шрама там, «где измаильская пуля про-

низала ему голову». Он «медленно и вяло» идет перед полками на смотре в Браунау; дремлет на

военном совете перед Аустерлицем и тяжело опускается на колени перед иконой накануне Бороди-