Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

дителем в чужие города. И вот через несколько месяцев мы снова встречаем Рамбаля — вернее,

сначала слышим о нем:

«То-то смеху... Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный,

бяда! Песни играет».

Это рассказывает один солдат другому. Вместе с ними мы приближаемся к костру и видим

две «странно одетые фигуры».

Денщик Рамбаля Морель, «обвязанный по-бабьи платком сверх фуражки, был одет в жен-

скую шубенку». Сам Рамбаль «хотел сесть, но упал на землю». Когда солдаты подняли его и поне-

сли, Рамбаль «жалобно заговорил: О, молодцы! О, мои добрые, добрые друзья! Вот люди!.. — и,

как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату».

Именно в судьбе Рамбаля, умевшего так молодцевато расправлять усы и так снисходительно

разговаривать с побежденными, Толстой показывает, в каком жалком положении оказалась великая

французская армия. Ведь эти двое даже не попали в плен, — поняв безвыходность своего положе-

ния, они сами вышли из леса, где прятались.

Русские солдаты, встретившие французов, могли бы убить их — это было бы бесчеловечно, но

понятно после жестокой войны, которую они выиграли. Но жестокости уже нет в душе народа,

«чувство оскорбления и мести» уже заменилось в ней «презрением и жалостью».

Французов накормили, дали им водки, Рамбаля отнесли в избу. . Молодые солдаты хохотали

до упаду, слушая песни Мореля, а старые, улыбаясь, поглядывали на него.

«— Тоже люди, — сказал один из них, уворачиваясь в шинель, — и полынь на своем кореню

растет».

Это «тоже люди» было сказано Кутузовым, который всегда чувствует одно с солдатами. По-

мните: «Мы с е б я не жалели, а теперь и их пожалеть можно...» (Разрядка моя. — Н. Д.)

Для Толстого всегда главное, лучшее качество, которое он ценит в людях — человечность.

Бесчеловечен Наполеон, одним взмахом руки посылающий на гибель сотни людей. Всегда человечен

Кутузов, стремящийся и в жестокости войны сохранить жизнь людей.

Это же естественное — по мысли Толстого — чувство человечности живет теперь, когда враг из-

гнан, в душах простых солдат; в нем и заключено то высшее благородство, которое может проявить

победитель.

5. НАТАША И ПЬЕР

Какое право имеет человек забыть умершего, пережить свое горе, вернуться к радостям жиз-

ни, полюбить снова?

Княжна Марья огорчилась, увидев, как изменилась Наташа, встретив Пьера. «Неужели она

так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», — думала княжна Марья...»

Но и она, со своим острым нравственным чутьем, чувствовала, что «не имела права упре -

кать ее даже в душе своей».

Для Толстого красота и величие жизни — прежде всего в ее многообразии, в переплетении

горя и радости, в извечном человеческом стремлении к счастью. Потому-то он так любит Наташу,

что она переполнена силой жизни и умеет возродиться после стыда, обиды, горя к новым радостям. Это

естественное качество человека, и нельзя его осуждать, иначе жизнь бы остановилась.

Наташу возродило новое горе — гибель Пети.

После смерти князя Андрея она чувствовала себя отторженной от своей семьи: мать, отец, Соня,

конечно, сочувствовали ей, но разделить ее горе в полной мере они не могли. В ее жизни произо-

шло непоправимое; их жизнь шла, как прежде, — это разделяло ее с родными.

Но вот беда обрушилась на семью — и прежде всего на мать.

Наташа, всецело погруженная в свое горе, не сразу поняла, что случилось. Она теперь избе-

гала даже княжны Марьи, которая раньше, чем она, «была вызвана жизнью» из их общего «мира

печали». Княжне Марье нужно было заботиться о Николушке, о восстановлении Лысых Гор, о мо-

сковском доме. Наташе все это было чуждо: еще недавно «признавать возможность будущего каза-

105

лось им оскорблением его памяти» — им обеим, а теперь княжна Марья занята устройством этого само-

го будущего!

Наташа бесконечно повторяла в уме последние свои разговоры с князем Андреем — теперь

она иначе отвечала на его вопросы, говорила ему нежные слова, которых не успела сказать. И мысль о

том, что «никогда, никогда уже нельзя поправить» сказанного раньше, — эта мысль приводила Ната-

шу в отчаяние.

«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие?» — думала Наташа, идя на зов

матери. Но, увидев отца, она поняла. «Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувство-

вала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за

болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней».

Когда близкий человек умер на наших глазах, мы все-таки с трудом заставляем себя ве-

рить, что его нет больше. Но когда мы разлучены с ним и помним его живым, весе лым, полным

сил, а приходит известие о его смерти, — поверить невозможно, и старая графиня исступленно кри-

чит те самые слова, которые кричали матери и жены во все войны: «Неправда, неправда... Он лжет...

Убили!.. ха-ха-ха-ха!... неправда!»

Из четырех детей одна Наташа здесь, рядом. А самый любимый, младший, убит. Только

одна Наташа может — нет, не утешить, не вернуть мать к жизни, но хотя бы охранить ее от без-

умия.

Наташа «думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг лю бовь к матери показала ей, что сущ-

ность ее жизни — любовь — еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь». (Курсив

мой. — Н. Д.)

В предпоследнем варианте романа Толстой заставлял Наташу с детства любить одного Пьера,

все: и детское увлечение Борисом, и короткая страсть к Анатолю, и влюбленность в князя Андрея

— все было ненастоящее.

А в окончательном тексте Наташа любит Андрея со всей силой, на какую она способна, постига-

ет ему самому неясные мысли, хочет понять, что он чувствует, «как у него болит» рана; войдя в его

жизнь, она живет ею — поэтому и ее жизнь кончилась, когда его не стало. Но — проснулась любовь к

матери, проснулась и жизнь.

Пьер, вернувшись из плена и узнав, что жена умерла и он свободен, не бросился сразу ис-

кать Наташу. «О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему.

Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего».

Оба они слишком чистые люди, чтобы после всего горя, всех потерь и чувства вины, охватив -

шего не только Наташу перед памятью князя Андрея, но и Пьера перед памятью Элен, — чтобы

после всего этого искать нового счастья.

Оно пришло случайно — и Пьер не сразу узнал Наташу в женщине с печальными глазами, си-

девшей возле княжны Марьи, к которой он приехал. «В душе Пьера теперь не происходило ничего

подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с