Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

сальная свечка» в комнате, где лежал князь Андрей...

«Ей казалось, что-то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее за-

миравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце».

«Он был такой же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремлен-

ные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного ворот-

ника рубашки, придавали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не

видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.

Он улыбнулся и протянул ей руку».

Толстой верен себе: он показывает эту сцену дважды: глазами Наташи, весь день жившей наде-

ждой, что ночью она увидит его, и потом глазами Андрея, который только теперь, в бреду, «понял

ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз понял всю жестокость своего отка-

за, видел жестокость своего разрыва с нею».

«Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.

— Вы? — сказал он. — Как счастливо!»

Даже цитировать больше кажется кощунством: эти страницы каждый читает наедине с со-

бой; добавлять к ним нечего.

Но — представить себе, чтобы после этой встречи князь Андрей мог сватать Наташу Пьеру, го-

ворить о ней с Соней!

Еще в госпитальной палатке, когда он увидел Анатоля, ему открылась «восторженная жа-

лость и любовь» к людям. Но именно Наташу «изо всех людей в мире ему более всего хотелось лю-

бить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему. .»

Что изменил Толстой, в который уже раз переписывая эти страницы?

Прежде всего, он убрал пленного Пончини — слишком много совпадений получалось, если

он встретил бы Наташу. В окончательном варианте романа Пьер называет фамилию и полк Рам-

баля, чтобы убедить маршала Даву, что он не шпион, но никакой роли эти сведения не играют. По-

том Рамбаль попадает в плен к русским, но не встречается ни с Пьером, ни с кем-либо из его знако-

мых.

Но это — не главное. Главное — то, что в окончательном тексте князь Андрей любит Наташу, и

Наташа любит князя Андрея; его разговоры о Наташе с кем бы то ни было невозможны, потому что

здоровый или больной, умирающий, но князь Андрей не тот человек, который станет спрашивать у

Сони, кого прежде любила его возлюбленная.

В окончательном варианте князь Андрей НЕ становится мягок и добр; перед смертью. Княж-

на Марья ждала этого: «она знала, что он скажет тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей

отец перед смертью...» Но все было иначе, потому что в жизни ничего нельзя предвидеть и пред-

сказать.

Княжна Марья приехала к Ростовым в Ярославль по трудной объездной дороге, где могли

встретиться французы, и привезла ребенка — семилетнего Николушку. Она удивляла спутников

своей «твердостью духа и деятельностью»: они не знали, что в эти дни опасного переезда и трево-

ги за брата в ней проснулся нрав отца; старый князь недаром воспиты вал дочь, она вовсе не так

беззащитна и беспомощна, как ему думалось в одинокие его последние ночи. Но он никогда уже не

узнает, что дочь его выросла сильной и деятельной женщиной.

Он не узнает и того, что Наташа, которую он так несправедливо обидел, эта Наташа будет для

его дочери «ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг».

Когда княжна Марья услышала «легкие, стремительные, как будто веселые шаги» Наташи,

это резануло ее по сердцу: княжна Марья со своей тяжелой поступью не знает, что можно оставаться

женственной и в горе.

Но при первом взгляде на Наташу она, со своей чуткостью, сразу увидела «па взволнованном

лице ее... только одно выражение — выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему

96

тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного

желания отдать себя всю для того, чтобы помочь им».

В эти горестные и счастливые дни примирения с князем Андреем, когда надежда на его выздо-

ровление сменялась ужасом и счастье возродившейся любви было отравлено страхом за его

жизнь, — в эти дни в душе Наташи собрались воедино все силы, которые она накапливала всю

жизнь.

Как на лице княжны Марьи при встрече с Николаем «в первый раз вся та чистая духовная вну-

тренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу», так все радости и горести На-

таши, вся отчаянная жажда жизни, ее способность забывать себя ради близкого человека — все вы-

ступило наружу.

Толстой мало рассказывает о том, как Наташа заботи лась о князе Андрее. Несколько раз

— в скобках, между прочим — он упоминает: «Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.»

или: «Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет

ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что-то успо-

коительное».

Но недаром княжна Марья с первой секунды увидела в Наташе друга и поверила: все, что

можно сделать для спасения брата, было и будет сделано той самой Наташей, «которая в то дав-

нишнее свидание в Москве так не понравилась ей».

В первую минуту встречи княжна Марья и Наташа как будто поменялись ролями: некрасивая

княжна Марья всегда хорошела, когда ее лучистые глаза наполнялись слезами; Наташа, вбежав свои-

ми легкими шагами, тоже заплакала: губа ее «вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались во-

круг ее рта...» И там, в Мытищах, лицо ее «было более, чем некрасиво, оно было страшно. Но князь

Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны».

Так еще раз решает Толстой вопрос, что есть красота. Плачущая, некрасивая Наташа прекрас-

нее, чем она была на бале, во всем блеске своего счастья, потому что «видно было, что в эту минуту

ни одной мысли о себе... не было в душе Наташи».

Андрей не стал устраивать счастья своей сестры с Николаем и Наташи с Пьером, как это было

в кратком варианте. Он любил Наташу и был счастлив ее любовью, и хотел жить. Так продолжалось

почти месяц, но в его состоянии произошел перелом, и княжна Марья застала его совсем не таким,

каким ждала увидеть.

«— Здравствуй, Мари, как это ты добралась? — сказал он голосом таким же ровным и

чуждым, каким был его взгляд».

«— Да, вот как странно судьба свела нас! — сказал он, прерывая молчание и указывая на Ната-

шу. — Она все ходит за мной».

«— А ты встретилась с графом Николаем, Мари? — сказал вдруг князь Андрей, видимо же-

лая сделать им приятнее. — Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась...»

Он не понимает, какие чудовищно бестактные вещи говорит о Наташе, о сестре. Раньше пони-