Джессика Браун - Поговорим о дыхании. Дар, который мы не ценим

На действие этого аутогенного допинга делают ставку и здоровые: спортсмены в видах спорта на выносливость. Высотная тренировка — распространенный способ у профессиональных спортсменов для обогащения крови эритроцитами. Однако эффект будет заметен не раньше трехнедельного пребывания на высоте 2000–2500 метров или в специальной барокамере. Конечно, добиться результатов можно куда быстрее с рекомбинантным EPO. Доступный с восьмидесятых годов, принимаемый в больших количествах он может удвоить содержание кислорода в крови. «Тур де Франс» в 1998 году и «Джиро д’Италия» в 2001 году сильно «подмочили» репутации велосипедистов EPO-скандалами. Несмотря на тщательные расследования полиции, на «Тур де Франс» ни один гонщик, применявший допинг, не был изобличен. Американец Лэнс Армстронг, многократный чемпион велогонок, долгое время находился под подозрением, но его допинг-тесты всё время давали отрицательный результат. В 2003 году на вопрос о его сверхчеловеческих успехах он отвечал: «Я никогда не пропустил ни одной тренировки. Никогда». И только в 2013 году на шоу Опры Уинфри он вынужденно признался в многократных приемах допинга — падение одной из величайших икон спорта Америки не могло быть глубже. EPO-допинг — это не только бесчестно, но и опасно для жизни. Добавочные кровяные тельца способствуют загустению крови, и сердцу труднее ее перекачивать. Повышается риск инфаркта миокарда, инсульта, равно как и эмболии легочной артерии или сосудов головного мозга из-за тромбов. С тех пор как топ-спортсмены начали экспериментировать с EPO, потянулась череда загадочных смертей профессионалов моложе тридцати пяти: между 1987 и 1999 годами умерло двадцать бельгийских и голландских велогонщиков, семеро шведских лыжников последовали за ними в 1989–1992 годах. Следующие восемь велосипедистов лишились жизни в 2003 и 2004 годах.

В 1850 году, когда в Альпах начинается «золотой век альпинизма», некоторые медики предполагают, что кислородное голодание как-то связано с горной болезнью. Уже знакомый нам француз Поль Бер твердо верит — и не без оснований, — что организм приспосабливается к высоте, вырабатывая больше красных кровяных телец. Бер, который своими экспериментами с утками и петухами уже докопался до сути рефлекса ныряльщика, — самая подходящая фигура, чтобы теперь вывести респираторную медицину на невиданные доселе высоты. Его друг, врач Дени Журдане, только что вернулся на родину после военных действий Франции в Мексике. Оттуда он привез свод педантичных наблюдений за недугами горцев, в том числе и высотной болезнью. Журдане предполагает, что ее симптомы обусловлены недостаточным кислородным обеспечением и схожи с малокровием. Он достаточно богат, чтобы оснастить высокотехнологичную лабораторию для авторитетного ученого. На фото 1897 года представлена лаборатория Бера в Сорбонне. Профинансированное Журдане оборудование блестит стальными боками. Слева декомпрессионная камера — нечто вроде пивоваренного котла с дверью. Напротив — два цилиндра тех же размеров: они ждут, когда добровольцев поместят под давление. Для недобровольных подопытных предусмотрены меньшие емкости. Всю эту машинерию приводит в движение газовый двигатель с маховиком, достаточно большим, чтобы поднять на гору кабинки канатной дороги. Лаборатория Бера — колыбель высокогорной медицины. Он въезжает сюда в 1870 году с кошками и морскими свинками. Внезапно разразилась Франко-прусская война, которая, правда, быстро закончилась. Но Третьей республике, сменившей отрекшегося Наполеона III, не хватало стабильности. Бер входит во вновь сформированное правительство — что не мешает ему продолжать опыты. После почти семисот экспериментов на его совести десятки уток, петухов, воробьев, крыс, кроликов, морских свинок, кошек и собак. Но он и себя не щадил. В 1874 году Бер ставит эксперимент на себе: запирается с крысой и воробьем в декомпрессионной камере и постепенно снижает давление. Когда показатель достигает 248 мм ртутного столба, они будто находятся на вершине Эвереста. Полю Беру плохо: тахикардия, затрудненное дыхание, кишечные газы, отрыжка, расстройство зрения, тошнота и головные боли. Воробью не лучше: его беспрерывно рвет. Только крыса хоть и в стрессе, но без симптомов. Когда становится совсем невыносимо, Бер вдыхает кислород из пакета — недомогания как не бывало. Значит, судя по опыту, на Эверест можно взойти с дополнительным кислородом — по крайней мере «théoriquement» [34] Théoriquement ( франц. ) — теоретически. . На 1178 страницах фундаментального труда «La pression barometrique: Recherches de physiologie experimentale» [35] «La pression barometrique: Recherches de physiologie experimentale» ( франц .) — «Барометрическое давление: экспериментальные физиологические исследования». , опубликованного в 1878 году, Бер систематизирует итоги своей работы. Многие из его выводов и доселе составляют основу медицины глубоководных погружений и высокогорной медицины.

Столетие спустя, 8 мая 1978 года, двое мужчин, Райнхольд Месснер и Петер Хабелер, предприняли восхождение, из которого, согласно всем расчетам, они не могли выйти без ущерба для мозга. В альпийском стиле: без дополнительного кислорода и помощи шерпы [36] Шерпы — народность, живущая в Восточном Непале, в районе горы Джомолунгма, а также в Индии; часто работают горными проводниками на больших высотах. Предполагается, что у них есть наследственная высотная адаптация. . Проход через «зону смерти» — так швейцарский врач Эдуард Висс-Дюнан обозначил высоту свыше семи тысяч метров. Общеизвестно, что долгое пребывание на этой высоте ведет к смерти из-за недостатка кислорода или, по меньшей мере, к необратимым повреждениям мозга. «Вы вернетесь слабоумными», — предостерегал он. Даже с запасом кислорода Джомолунгма, как называют вершину в Тибете, — это большой риск: вентиль баллона может замерзнуть, маска сломаться. «Если не брать кислород, можно немало сэкономить, — объяснял свое решение Петер Хабелер в одном из интервью. — Два кислородных баллона, регуляторы и прочий хлам весят десять кило на человека». Температура под минус тридцать, град, ветер, камнепады, — то еще удовольствие! В 1975 году Месснер и Хабелер уже поднимались в альпийском стиле на восьмитысячник Гашербрум I в Китае. Сейчас они уже три месяца с эверестской экспедицией в Гималаях, чтобы акклиматизироваться. Незадолго до этого Хабелер стал отцом, так что его мысли зачастую дома. Восьмого мая в три часа утра оба начинают облачаться. Ветер снаружи рвет палатку. «Это долгая, выбивающая дух работа, пока не оденешься на 8000 метров», — пишет Месснер в своей книге «Эверест: экспедиция на пик». Они оставили позади лагерь и остальную команду. Сменяли друг друга при прокладке следа, то есть по очереди шли впереди. Без тяжелой экипировки они продвигались достаточно быстро: поначалу по двести метров в час. Но была «единственная беда», как позже опишет Месснер: дышать больно. Воздух настолько холодный, что требует от дыхательных мышц слишком многого. Это значит, что на такой высоте достаточно слабого кашля, чтобы ребра треснули. На Ступени Хиллари — гребне, названном в честь сэра Эдмунда Хиллари, совместно с Тенцингом Норгеем первым покорившего Эверест, — Хабелер больше не чувствует правую руку. Кровоизлияние в мозг? Он не поддается панике. «Через каждые несколько шагов облокачивались на ледорубы, чтобы разгруженная грудная клетка дала заработать всем мышцам и волокнам, и хватали воздух широко открытым ртом. И всё равно казалось, что легкие вот-вот разорвутся. Еще выше хотелось просто лечь, чтобы дышать дальше», — вспоминает Месснер. Он снимает, как Хабелер борется с последними метрами до вершины. В тринадцать пятнадцать они достигли пика. Обнявшись, опускаются на ледник. «Я дышал, будто пробежал дистанцию своей жизни и теперь могу навсегда успокоиться» (из книги Месснера). И еще: он лежит в снегу как «всего лишь узкое задыхающееся легкое, парящее над туманами и вершинами». У Хабелера эйфории хватило на короткие минуты. «Во мне не было триумфа, скорее чувство опустошенности», — пишет отважный австриец в книге «Цель — это пик». Его пальцы сведены судорогой. Он задыхается. За несколько дней до этого Освальд Оельц, участвовавший в экспедиции как альпинист и врач, прямо в лагере делал шерпе операцию на открытом черепе: отек головного мозга. Через четверть часа с Хабелера довольно: «Я хотел вниз, только вниз». Он спускается один. Обратный путь он прокладывает в сумасшедшем темпе, местами скользя на заднем месте. Месснер, сидя в одиночестве на «Крыше мира», наговаривает на магнитофон. Голос как у сомнамбулы, слова отрывисты: «Сейчас, после стольких часов мучений, которые я вовсе не воспринимал таковыми, когда мне уже не нужно идти и подниматься и остались только частые вдох-выдох, моим телом овладел бесконечный покой… После всего мне хотелось навсегда остаться сидеть на вершине Эвереста».