Джессика Браун - Поговорим о дыхании. Дар, который мы не ценим

«Начинаем наркоз, — обращается Никель к пациенту. — Будете себя чувствовать немного странно, но через пару минут пройдет». Николло Сгерци приставляет к лицу Хофера дыхательную маску: «Глубоко вдохните и медленно выдохните». Несколько минут Петер Хофер вдыхает чистый кислород — подготовка к предстоящей остановке дыхания. Веки Хофера начинают подрагивать и смыкаются — наркоз подействовал. Его сознание угасает. Как у наркоманов с передозировкой героина, произвольное дыхание парализуется, дыхательный центр в мозге выключается. Дыхательные мышцы тоже бездействуют. Только сердце стучит бесперебойно. «Это другая группа мышц», — объясняет Сгерци. Теперь за Хофера дышит аппарат. Сгерци приступает к интубации.

Теоретически она может длиться до десяти минут. Теоретически. А на практике остановка дыхания — для врачей сигнал тревоги. В немецких операционных для такого сигнала повод дается двадцать тысяч раз в день — каждый раз, когда анестезиологи подключают аппарат искусственного дыхания. Сердце и система кровообращения не страдают, чистый кислород поддерживает — у врачей есть подушка безопасности. Анестезиологи работают быстро и слаженно. Чтобы переключить дыхание Хофера на искусственное, Сгерци откидывает голову пациента назад так, чтобы ротовое отверстие, глотка и гортань выстроились в прямую линию. Второй анестезиолог в это время вводит интубационный ларингоскоп вглубь, пока не становится видимым надгортанник. Как правило, именно он препятствует инородным телам проникать в гортань. Но сейчас анестезиологи именно туда стараются добраться дыхательной трубкой. Ларингоскоп выглядит жутковато — будто им готовятся взломать мощную стальную дверь. Однако коллега Сгерци всего лишь вентилирует им защитную хрящевую массу. Будь пациент сейчас в сознании, его бы вырвало. Но он ничего не чувствует. И анестезиологу открывается вид трахеи. Он проталкивает через зубы тубус с двойным просветом, направляет его в гортань. Через камеру на конце и я могу бросить взгляд в горло пациента. За V-образными голосовыми складками начинается туннель с равномерными кольцами мускулов. На экране он выглядит огромным, в реальности же туда протиснулся бы разве что палец. На разветвлении бронхов ларингоскоп останавливается. Бронхи не похожи на однояйцевых близнецов: левый тоньше и длиннее, правый толще и короче. И расположен под меньшим углом. Поскольку правый спускается отвеснее, нежелательные твердые частицы обычно вдыхаются им. Легкие реагируют приступом кашля.

Врачи никогда не говорят о легких в целом. Только о правом или левом легком. Они не являются зеркальным отражением друг друга. Видимая глазу борозда разделяет их. В правом — три доли, в левом — две. Благодаря этому сердце получает больше места. Сформированные кровью и воздухом, легкие лишь имидж органа. Пока снабжаются кровью, они весят кило двести, а умер человек — не больше двухсот — четырехсот граммов. В них нет ощущения давления или боли. Поэтому изменения этой нежной ткани почти всегда обнаруживаются случайно: пациент жалуется на необычные боли в спине или на кашель с кровью. Рентген в таких случаях показывает круглый очаг: у курильщиков с высокой степенью вероятности это рак легких, то есть злокачественная опухоль. Рак легких относится к наиболее распространенным раковым заболеваниям в Германии, у мужчин чаще всего заканчивается смертью. В основном потому, что обнаруживается в виде карциномы, которую уже поздно лечить.

У Петера Хофера затемнение обнаружено в верхней левой доле. Потому анестезиологи полностью перебрасывают дыхание на правое легкое. Для этой искусственной вентиляции у интубационной трубки есть так называемые манжеты: их небольшие баллоны как раз надувает один из ассистентов. Одна манжета отделяет правое легкое от левого, другая закупоривает гортань. Теперь дыхание пациента полностью под контролем анестезиологов. Петера Хофера переворачивают на правый бок. Я надеваю маску. Операция начинается. Айке Никель уходит к следующему пациенту. В дверях задерживается и показывает на мое обручальное кольцо: «Не хотелось бы его вылавливать из пациента».

«Доброе утро!» — приветствует Беттина Шлолаут свою команду. Из-под шапочки и маски на лице главного торакального хирурга видны только серые глаза и краешек корней светлых волос. Операционные ассистентки стоят на небольшом возвышении, чтобы лучше видеть пациента. Шлолаут этого не нужно — она и так выше каждого из нас. Начало девятого. Доктор выводит всех на один уровень так называемым тайм-аутом для команды: называет имя пациента, объясняет ход предстоящих манипуляций. «Мы удалим круглый очаг, одновременно уменьшим общий объем легкого, чтобы резецировать раздутые части». Метод называется «видеоассистированная торакоскопическая лобэктомия» — VATS (от англ . video-assisted thoracic surgery). Этот минимально инвазивный метод был впервые проведен в США в 1993 году. Вместо того чтобы полностью вскрывать грудную клетку, как это делалось раньше, Шлолаут сделает три разреза два размером 2,5 см и один — 8–10 см.

Не все легкие одинаковы. Верхняя доля может снабжаться тремя артериями, а может и пятью. «Это обнаружится только на операции», — говорит Шлолаут. Торакальная хирургия — одна из самых деликатных, из-за особенностей анатомического строения легких. Они эластичнее всех других органов, для расширения им достаточно легкого меланхоличного вздоха или тяжелого короткого от испуга. Специальная оболочка строго следит за тем, чтобы плавно следовать за пульсирующими движениями груди даже во время бега или секса, — это плевра. В действительности она состоит из двух листков: реберная плевра выстилает грудную клетку наподобие блестящей розовой подкладки; легочная, или висцеральная, плевра окутывает легкое, неотделимо слипаясь с ним как защитная пленка. В узкой щели между ними — плевральной полости — постоянно находится несколько миллилитров обновляемой жидкости. К тому же в плевральной полости поддерживается отрицательное давление, которое удерживает оба листка плевры в сцепке, вроде влажных стеклянных пластин: они могут гладко скользить вверх-вниз относительно друг друга, не разделяясь. Иначе при дыхании трение в грудной клетке доводило бы до ран.

Бездыханное левое легкое опало, как перекисшее дрожжевое тесто. Правое, подключенное к рабочему месту анестезиолога, продолжает работать. То, что оно отдает, проходит через так называемую закрытую систему дыхания: наполненный известковыми гранулами контейнер. Они содержат натронную известь, которая абсорбирует углекислый газ. Очищенный таким образом воздух возвращается через дыхательный контур пациенту. Хирург вставляет в разрезы пластиковые кольцевые ранорасширители — теперь в грудной клетке Петера Хофера маленькие округлые отверстия, через которые Беттина Шлолаут может работать инструментами. В последнее ассистирующий врач вводит оптическую трубку. Мини-камера передает изображение внутренностей на два монитора. Вот как, значит, выглядит машинное отделение жизни: розовая ткань с черным леопардовым принтом. Плотная, мясистая, — что угодно, только не воздушная. А пятна, может, от курения? Шлолаут будто услышала мои мысли в этой мертвой тишине: «Цветовое изменение висцеральной плевры, типичное для городского жителя». Лимфатические узлы висят на сосудах как черные оливки. «В них скапливается всё, что мы вдыхаем, — объясняет Шлолаут. — Они отфильтровывают из лимфы инородные тела и возбудителей болезней. Лимфоузлы — это сборка и вывоз мусора из организма». У больного стекловидные уплотнения на легочной плевре. «В здоровых легких такого не бывает», — замечает один из анестезиологов. Не из-за этих ли уплотнений Хоферу было больно дышать? Электрическим скальпелем Шлолаут рассекает ткани. Еще в процессе скальпель прижигает края надрезов, тем самым тут же чисто соединяя их. Курится дымок. Врачи называют это коагуляцией. Еще можно сказать: коксование. А такие «матовые стеклышки» в легких опасны? Шлолаут качает головой: «Надеюсь, нет, но для хирурга не слишком приятно».