Фрэнсис Веллман - Искусство допроса. Как добиться признания вины?

Около трех недель после нашего знакомства он сказал мне, что полюбил меня и хотел бы на мне жениться. Его жена уже три года как умерла, и он был один в этом мире, с четырьмя детьми, которые росли без материнской заботы, и если бы я была готова принести в жертву свою молодость такому старику, как он, он бы женился на мне и обеспечил меня хорошим домом, так как он был богатым джентльменом и мог позволить себе удовлетворить любое мое желание, и если бы я согласилась, мне не пришлось бы страдать от строгой дисциплины моего отчима или бороться за каждую копейку, работая учительницей. Он дал мне имена нескольких жителей Нью-Йорка, некоторых из них мой отчим знал лично, я могла бы расспросить их о его репутации и положении.

Я спросила мистера дел Валла, действительно ли серьезны его намерения, сказав, что я относительно бедна, и так как неудачный бизнес моего отчима не давал нам возможности вращаться в высших кругах общества, я хотела бы знать, почему он выбрал меня, когда есть столько других леди, более подходящих ему и по материальному состоянию, и по положению. Он ответил, что намерения его серьезны и что он был уже однажды женат по расчету и не хотел бы повторить этот опыт. Он просил меня обговорить все с мамой и дать ему ответ как можно скорее. Он сказал, что полюбил меня с первого взгляда и не может без меня жить. Моя мама дала свое благословение, и я обещала ему, что выйду на него замуж. После этого мистер дел Валл отвез меня в Делмонико, и, отужинав там, мы поехали к ювелиру на 6-й авеню, где он выбрал аметист для обручального кольца (по его словам). Кольцо было слишком велико, и он оставил его у ювелира, чтобы его сделали поменьше. Через два или три дня он заехал ко мне домой, надел кольцо мне на палец и сказал: «Носи это кольцо на пальце, пока я не заменю его на другое».

Во время третьего приезда ко мне, после того как он подарил мне кольцо, мистер дел Валл сказал, что из-за некоторых проблем в его домашних делах, которые он назвал «компромиссом», он думает, что нам не нужно жениться публично, так как он боялся, что слухи о его женитьбе могут обернуться неприятностями. Он настаивал на том, чтобы я вышла за него замуж немедленно и тайно. Я очень удивилась и сказала: «Если есть неприятности, зачем вообще жениться? Я надеюсь, что все в порядке. А что это за «компромисс»?», на что он ответил: «О, все в порядке, но у меня «компромисс» на Кубе, и нам неудобно жениться публично, так как человек, связанный с этим делом, может доставить тебе неприятности».

Я сказала мистеру дел Валлу, что тайком я за него замуж не пойду и что я освобождаю его от его обязательств передо мной. Через день или два он отвез меня в ресторан пообедать с ним, и там я отдала ему письмо, куда вложила его обручальное кольцо, и повторила, что тайком я за него не выйду. Письмо я запечатала и попросила не вскрывать его, пока мы не разойдемся. Через пять или шесть дней он снова заехал ко мне. Он казался больным. Он сказал, что заболел, прочитав мое письмо, и спросил: «Евгения, что могло побудить тебя написать такое письмо? Ты не могла меня любить, если ты так дурно подумала о тех глупостях, которые я сказал про «компромисс». Компромисс разрешился, и я хочу, чтобы ты взяла кольцо назад и назвала, где и когда мы поженимся». Я сказала, что все еще его любила, и если «компромисс» действительно разрешился, я возьму кольцо назад, но тайком замуж за него я не пойду. Он надел кольцо мне на палец и сказал: «А теперь я хочу, чтобы ты сказала мне, где и когда мы поженимся». Мы, наконец, договорились, что поженимся осенью.

С этого дня (это был ранний март 1875 года) и по 28 апреля 1875 года мистер дел Валл заезжал почти каждый день, водил меня по театрам и другим местам и был принят у меня дома всей семьей, за исключением моего отчима, как мой жених. Он часто жаловался, что ему нельзя приезжать ко мне по вечерам, и хотел, чтобы я жила у него дома на 28-й улице и заботилась о его детях. Я отказывалась, и тогда он предложил снять дом за городом, где дети могли бы гулять на свежем воздухе, если бы я согласилась тоже поехать и следить за ними, а так как мы вскоре должны были пожениться, он хотел, чтобы я была хорошо знакома с его детьми, и добавил, что если я действительно его люблю, то у меня не должно быть сомнений в его благородных намерениях.

Я посмеялась над этой идеей, но, в конце концов, согласилась уехать вместе с его семьей за город. Так как этим я теряла всех своих учеников, он настоял на том, чтобы давать мне 100 долларов в месяц. Он уговорил меня, что в этом не было ничего неприличного, так как мы собирались пожениться, и что домой я уже не вернусь, кроме как в качестве его жены. Я рассказала ему, что мой отчим грозился пристрелить меня и любого, за кого я бы вышла замуж. Он (дел Валл) уговорил меня тотчас же покинуть мой дом, и так как он еще не успел снять дом на лето, я должна была поехать в Отель Рояль на несколько дней и пожить там под вымышленным именем, что я и сделала. Он продержал меня в гостинице пять недель, уговорив меня не возвращаться домой, и к первому июня он снял летний дом в Покипси, и я уехала туда жить, с ним и его детьми.

Его поведение по отношению ко мне, до этого времени, было всем, о чем только можно было пожелать: он всегда был добр и заботлив и постоянно беспокоился о моем комфорте. Ни словом, ни делом он не показывал, что у него были иные намерения, кроме как сделать меня своей женой. Он снял очень хороший особняк в Покипси, с видом на Гудзон, с красивым участком и всем, о чем только можно было пожелать в загородном доме. Мистер дел Валл дал мне ключи от дома и сказал, что я могу заведовать всем хозяйством.

Через шесть дней после того, как я приехала в Покипси, он ворвался ко мне в спальню. Я потребовала немедленной свадьбы – у меня было на это право! Он сказал, что не смог разрешить «компромисс» на Кубе, и умолял меня быть рассудительной, говоря, что будет моим другом на всю жизнь, что я не могу при таких обстоятельствах вернуться домой и что чего бы я ни захотела, в любой момент, он готов для меня сделать. Он попытался уговорить меня принять ситуацию такой, какая она есть, говорил, что это нередкий случай. Мне было некуда возвращаться, и я не осмелилась рассказать о случившемся матери, я бы лучше умерла. Через три месяца, в конце лета, его отношение ко мне резко изменилось. Я неоднократно пыталась добиться от него объяснения. Он убедил меня, что ведет себя холодно, чтобы слуги не начали болтать, что он собирался поехать на Кубу и разрешить ситуацию с «компромиссом», и настаивал на том, чтобы я вернулась к родителям и ждала его. Шестого сентября я так и сделала. После возвращения в Нью-Йорк, я написала ему, но ответа не получила и с тех пор его ни разу не видела».

Ни одно высказывание не может быть более блестящим и остроумным, чем описания мистера Чоата присяжных, «перед которыми предстала эта прекрасная женщина, дающая показания на свидетельской трибуне». Это было частью зрелища, которое не смог адекватно описать ни один журналист.