Фрэнсис Веллман - Искусство допроса. Как добиться признания вины?

Мистер Чоат: Под каким именем вы жили, вернувшись из пансиона и узнав, что ваша мать вышла замуж за мистера Хенрикеса?

Мисс Мартинез: Евгения Хенрикес, естественно.

Мистер Чоат: А когда вы стали использовать фамилию Мартинез?

Мисс Мартинез: Когда я покинула дом мистера Хенрикеса.

N. B. Я встречусь с Вами в субботу, в час дня, на углу двадцать восьмой улицы и Бродвея.

Мистер Чоат: И до этого времени вас всегда называли той фамилией?

Мисс Мартинез: Всегда.

Мистер Чоат: Вы утверждаете, что ваш отец был очень строг с вами и вашей сестрой?

Мисс Мартинез: Да.

Мистер Чоат: Когда началась эта строгая дисциплина?

Мисс Мартинез: Она началась, когда я с ним впервые познакомилась.

Мистер Чоат: И он был очень суров, не так ли?

Мисс Мартинез: Да, очень.

Мистер Чоат: И с вами, и с вашей младшей сестрой?

Мисс Мартинез: Да.

Мистер Чоат: Он очень строго следил и заботился о вашей нравственности и о ваших манерах?

Мисс Мартинез: Чрезвычайно строго.

Мистер Чоат: В чем это проявлялось?

Мисс Мартинез: Он предотвращал мое общение с кем-либо другим. Он считал, что никто не достоин с нами общаться.

Мистер Чоат: В таком случае, он всегда строго следил за тем, чтобы вы следовали вашему долгу, не так ли?

Мисс Мартинез: Бесспорно, так.

Мистер Чоат: Вы жили в дружной семье? Они держались вместе?

Мисс Мартинез: Да, именно так. Мало семей так дружны, как наша.

Мистер Чоат: Все друг друга любили?

Мисс Мартинез: Всегда.

Можно легко представить себе, как мистер Чоат и прекрасная истица улыбались друг другу во время этих дружелюбных вопросов. А истице, потерявшей бдительность, далее был задан, скорее всего, воркующим, мягким голосом, преисполненным вежливости (который может представить себе любой когда-либо слышавший мистера Чоата в суде), важный вопрос:

Мистер Чоат: А ваш отчим, вы все его тоже любили, а он – вас?

Мисс Мартинез: Очень любили, а он очень любил нас.

Мистер Чоат: И помимо его суровой дисциплины, он был добр по отношению к вам?

Мисс Мартинез: Очень.

Мистер Чоат: И ласков?

Мисс Мартинез: Очень ласков и добр.

Мистер Чоат: Заботлив?

Мисс Мартинез: Он всегда очень заботился о нашем счастье, но не хотел, чтобы мы общались с окружающими нас людьми, так как у нас не было средств жить с людьми нашего класса.

Мистер Чоат: Когда он впервые заговорил о замужестве или запретил вам выходить замуж или думать о замужестве?

Мисс Мартинез: Когда мне было шестнадцать или семнадцать лет.

Мистер Чоат: И именно тогда он сказал, что если вы выйдете замуж, он застрелит вас и любого мужчину, за которого вы выйдете замуж?

Мисс Мартинез: Да.

Мистер Чоат: Это было исключением из его обычной доброты и благожелательности?

Мисс Мартинез: Да.

Мистер Чоат: И единственным?

Мисс Мартинез: И единственным.

Мистер Чоат: Ваш отчим умер, не так ли?

Мисс Мартинез: Да. Он умер в прошлом октябре.

Заметим, что мистер Чоат не предъявил свидетельнице письмо, написанное ею, о жестоких домогательствах со стороны ее отчима и о том, что вследствие этого ей нужно было покинуть родной дом. Многие перекрестные допрашивающие достали бы письмо и на месте предъявили бы свидетелю доказательства того, что в нем содержится несоответствие ее показаниям, а не оставили бы его при себе до заключительного слова. Интересно изучить эффект от такого хода. Если бы письмо предъявили, свидетельница была бы немедленно дискредитирована в глазах присяжных и противоречащее письмо повлияло бы на них, как ничто другое, и репортер газеты «Сан» не написал бы, что Чоат не смог «пробить брешь» в ее показаниях. С другой стороны, это насторожило бы свидетельницу в самом начале перекрестного допроса, и она обошла бы многие другие западни, в которые попалась в своих последующих показаниях. В течение всего допроса у мистера Чоата были возможности насторожить свидетельницу, но при этом вывести ее из равновесия. Это спорный вопрос, какой из этих методов лучше. Все зависит от характера разбираемого дела.

Ричард Харрис, королевский адвокат, английский барристер, написавший несколько умных книг по адвокатуре, пишет: «После внимательного наблюдения я неохотно пришел к заключению, что в пяти делах из шести я бы делал ставку на адвоката, а не на само дело». Это особенно верно в делах о нарушении обещания жениться, когда из-за неблагоразумного поведения адвоката обвиняемого в суде, напавшего на истицу, присяжные выносят вердикт в ее пользу за клевету. Может быть, именно учитывая это, мистер Чоат принял решение не разглашать все свои главные козыри до заключительного слова.

Быть может, это менее рискованная линия поведения из двух возможных в делах такого рода, но я очень сомневаюсь, что в большинстве дел это мудрый выбор; нужно помнить, что в коллегии очень мало адвокатов, умеющих так искусно использовать свои идеи в заключительном слове, как это делал мистер Чоат.

Если бы мисс Мартинез было предъявлено письмо, в котором она пишет: «он меня любит и сделал все возможное, чтобы украсть у меня то, что мне дороже жизни – мою честь… Еще с детства он приставал ко мне с непристойными предложениями» и так далее, сложно представить себе, как бы она объяснила это письмо в свете своих показаний под присягой, и с этой минуты мистер Чоат имел бы превосходство над своей свидетельницей.

Кроме того, во время допроса свидетеля у присяжных неизменно формируется свое собственное мнение о честности свидетеля, и если это мнение в пользу свидетеля, то очень часто может статься, что изменить его в заключительном слове уже слишком поздно. Поэтому обычно безопаснее показать истинное лицо свидетеля или свидетельницы присяжным во время допроса и, если возможно, настроить их против нее с самого начала. Часто случается, что в таких делах заключительное слово вообще не нужно, и оно становится чистой формальностью.

Многие адвокаты приберегают свои главные аргументы, чтобы выступить с блестящим заключительным словом, но к тому времени уже, может быть, поздно изменить мнение присяжных о свидетелях. Мнение, уже создавшееся у присяжного, сложно изменить речами, даже очень красноречивыми. Это знает каждый судебный адвокат.

Как доказательство того, насколько эта часть дела мистера Чоата послужила ему в заключительном слове, нужно просто обратить внимание читателя на то, что было сказано на эту тему: «Ее письмо, которое она доставила обвиняемому пятнадцатого марта и где она описывала зверское отношение к ней ее отчима, прочли вслух присяжным. Когда я вел ее перекрестный допрос, я делал это с письмом в руках, зная, что в нем написано, поэтому я спросил ее о ее отношениях с отчимом, и она сказала, что он всегда был добрым, и любящим, и заботливым».