Неизвестно - Untitled.FR11

.В Воронеже Пашу встретила Зина. Она повезла её к Мильманам, а девятна- цатого апреля у неё начались схватки, её отвезли в больницу, и в четыре утра на свет появилась девочка, как и хотел Ваня. Роды были тяжёлыми, ребёнок весил пять килограммов, и у Паши почему-то отнялась здоровая нога.

Пришлось лежать до конца апреля, а тут и Ваня приехал из Москвы, пожало­вал собственной персоной с цветами и конфетами - забирать жену с дочкой. Они уже решили, что если будет дочь - назовут Олей, как бабушку.

Вечер этого дня они провели у Мильманов. На сей раз лица у всех были ра­достными, звучали романсы и песни. Утром родители с новорожденной сели в поезд. В Таловую приехал встречать Марчуковых Николай Александрович Ев- сигнеев - директор лесхоза.

- Слушай, Ваня! - сказал он, по привычке растягивая в улыбке свои тонкие губы. - А ведь тебя заждались в совхозе! Не знаю, как твои работнички, но лоша­ди - определённо. Особенно Аргентина!

- Не сомневаюсь! И чтобы обрадовать и тех и других, я через недельку от­правляюсь в Хреновое, в санаторий. Там у меня будут и время, и возможность пополнить мою конюшню.

Паша знала, что в Хреновом кроме туберкулёзного санатория ещё был и один из знаменитых на весь Союз конезаводов, где выращивали племенных лошадей. А Ване, по стечению обстоятельств, министерство здравоохранения выдало пу­тёвку именно в этот санаторий.

Радостно встречали их домочадцы. Как только машина подкатила под окна, высыпали на улицу все: Феклуша, Мария Фёдоровна, Борька, Аня. Даже две не­видимые «воздушности», Амелия и Розенфильда, вылетели в двери сквознячком и принялись виться возле свёртка с ребёнком.

И только младшего Марчукова среди них не было: разве мог он, кроха, запом­нить своих родителей, исчезнувших с его горизонта так надолго? Что ж, будем знакомиться заново! Ба! Но вот и он, поспешил за всеми, но споткнулся о поро­жек, упал, поднялся и резво побежал туда, где собрались все. Здесь его ожидали широко расставленные руки отца.

А Ольгу положили на втором этаже в новенькую, пахнущую сосной кроватку, сделанную руками Пашиного отца, Ивана Степановича Киселёва.

Глава 26

ДОРОГА В НИКУДА

Два месяца в Хреновском санатории Иван не сидел без дела. Он перезнако­мился со всеми на конезаводе и всё свободное время проводил среди лучших спе­циалистов по разведению породистых лошадей.

В июле пришла бандероль из Москвы: министерство здравоохранения высла­ло ему ещё пятьдесят граммов стрептомицина. И когда ему прокололи ещё один курс - зарубцевалась вторая каверна. «Таким красивым именем называют врачи дырки в лёгком, те, что нам организуют ма-лю-се-нькие твари, которых мы не видим», - шутил Иван.

После окончания лечения министерство совхозов выделило своему директору бесплатную путёвку в Ливадию на два с половиной месяца. Иван пытался отка­заться от поездки, мотивируя тем, что его ждёт работа и ему надоело отдыхать. Паша и здесь одержала верх:

- Поверь мне как медику. Эта болезнь коварная, и если ты не укрепишь свой организм под южным солнцем, всё может повториться. Ваня, ты жив только бла­годаря стрептомицину, который очень вовремя появился!

Можно было праздновать победу, но она ещё не была полной. К тому же поя­вилось много ограничений, соблюдать которые Ивану было нелегко. Например, скачка верхом на лошади входила в этот разряд.

Уезжая в августе в Ливадию, Иван надел свою новенькую гимнастёрку и гали­фе с сапогами. Глядя на это, Паша сказала:

- Ваня, возьми лучше несколько футболок, лёгкие туфли парусиновые да на случай, если ночи будут холодные, вот эту куртку из байки.

- А в чём я сфотографируюсь на коллективном фото? Я директор или как?

И действительно, он раз в две недели присылал по фотографии, где в наглухо застёгнутой гимнастёрке, перепоясанной широким офицерским ремнём, сидел, обнимая русалочку среди волн, Али-бабу в пещере, или стоял на скалах под кипа­рисами, устремляя свой взгляд в морскую даль...

Отвечая на письма, которые Борька старательно писал под диктовку мамы, на обороте одной из фотографий он пообещал скоро приехать и застрелить волка, которым всех мальчишек пугал полусумасшедший дед Еремей.

Иван вернулся домой в октябре, загорелый, окрепший, и с ходу втянулся в работу.

В декабре его вызвали в трест совхозов в Воронеж - скорее всего, по отчётно­сти, думалось Марчукову, но дело повернулось по-иному.

Набатов встретил его радушно, поинтересовался здоровьем, задал несколько незначащих вопросов, но Иван чувствовал, что главный разговор - впереди, и не ошибся.

Расширенная кадровая коллегия при обкоме внесла предложение на его «вре­менное перемещение на более спокойную должность», и было решено направить его главным агрономом лесопитомника в Колодезной, сохранив при этом оклад директора совхоза. Возражать было бесполезно. Но всё же Иван поинтересовался, кто возглавлял коллегию. Оказалось, первый секретарь обкома, он же предложил новую кандидатуру на должность директора совхоза «Комсомолец». Сходить в обком к Ярыгину? Марчуков представил себе его ответ: «Ваня, здесь мои аргу­менты не будут иметь никакого значения!»

Дорога домой показалась ему долгой, и все размышления сводились к тому, что если бы он не заболел, это всё равно случилось бы, может быть, чуть позже и по другой причине. И очень даже возможно, что ему могли предложить долж­ность с повышением, но, в любом случае, его лишили бы дела всей жизни, того, чему он решил посвятить себя без остатка.

Он для себя уже давно определил: его призвание - земля, и ради него он от­кажется от любой высокой должности. Но, оказывается, его беды крылись в нём самом: он создал образцовое хозяйство, которым управлять должно доверенное лицо первого человека в области!

Иван вернулся домой чернее тучи.

- Паша, у меня отобрали всё... Всё, ты понимаешь? Всё, чего я достиг в своей жизни, брошено коню под хвост! Моя лаборатория по почвоведению и селекции растений, мой конезавод. Теперь сюда явится другой человек!

- Но они сказали же - это временно, чего ты переживаешь? У тебя есть мы, здоровье ты поправил, и мы будем жить ничуть не хуже, чем сейчас! Ну, пусть дома не будет такого, как этот, но жильё всё равно дадут.

- Паша, ты не понимаешь! Ничего временного не бывает. Меня выбили из седла.

- Да перестань ты, в конце концов! Ты посмотри, сколько для тебя сделали, чтобы поставить на ноги!

- Одни сделали, другие - подвинули. Прав был Троепольский! У меня теперь ничего нет - ни моих лошадей, ни совхоза, который я создал своими руками и го­ловой.... Ладно, родная! Есть у меня ты, есть Борька, Санька... дочка. Проживём!

Паша подошла, обняла мужа, и он неожиданно по-детски заплакал.