Неизвестно - Марамзин

— А вы чего? У меня теперь до получки хватает. Мне теперь никогда больше будет не надо, я уже не буду залезать больше в долг.

— Да нет, я бы хотел с вами по-другому, то есть встретиться, как будто я вас жду и вы приш­ли, — сказал Иван Петрович необычно для себя, очень просто, хотя и несколько неловкими сло­вами.

— Вам правда хочется, чтоб я пришла, а вы меня ждали? — спросила Дуся с пониманием, не­много подумав.

— Да, — отвечал Иван Петрович.

Дуся снова подумала.

— Ну хорошо, а куда же мы тогда пойдем?

— А туда же, к вам, в общежитие, — ответил Иван Петрович.

— Нет, если так, то тогда в общежитие непри­лично.

— Почему неприлично? Вчера же было при­лично?

— Ну, вчера — другое дело, — отвечала Дуся твердо. — А если так, то нельзя. В общежитие приглашать не положено. Лучше мы пойдем в ки­но. Только я сама заплачу за билет.

— Почему же вы? Всегда за билет платит ка­валер, — сказал Иван Петрович.

— У меня же теперь деньги есть, — возрази­ла Дуся. — Я пойду, только буду сама покупать.

— Ну ладно, — согласился Иван Петрович. — Пусть будет по-вашему.

И они пошли в кино.

Но в кино они сегодня уже не попали.

И опять на мгновение Ивану Петровичу приш­ли обидные мысли по этому поводу.

«Город, он все время тебя соблазняет, — в мо­мент распаляясь, подумал Иван Петрович, — и все время обманывает! Вот ровная зеленая трава в саду и в сквере, — а на ней полежать, поваляться, как тянет, нельзя; вот женщины, приодетые, ни­куда не спешат, — а обладать ими нельзя, в край­нем случае только одной, не всегда самой лучшей, и то с громадными трудами, с ближним боем; вот кино, реклама так и светится из конца в конец улицы, — а билеты все проданы еще в два часа!»

Уже он в полсилы распалил в себе обычную обиду, но Дуся спокойно сказала на это:

— Ну и хорошо. Я на этот фильм все равно бы не пошла.

— Почему? — спросил Иван Петрович и в мо­мент успокоился, от чего — непонятно. — Вы его видали?

— Нет, я сама не смотрела, мне его передава­ли. Там все время говорят о справедливости, а я не люблю.

— Что же, вы не верите, что есть справедли­вость? — спросил Иван Петрович.

— Нет, справедливость, конечно, имеется, — отвечала Дуся спокойно. — Только не для всех одинаковая. Мне не нравится, когда меня упраши­вают быть всегда справедливой, а со мной не обе­щают справедливо обращаться.

— Для кого же справедливость не такая, как для нас? — спросил Иван Петрович с интересом.

— Для нахальных более простая справедли­вость, — ответила Дуся. — Они ее себе выбивают, как могут.

«А они, в общем, могут», — пронеслось у Ива­на Петровича со стыдом на прежнее его поведение и тут же исчезло.

— Вот что, — сказала Дуся решительно. — Ну его, кино, поехали в парк, погуляем? Я знаю парк один хороший.

И они поехали в парк.

Ехать надо было метро. В метро шла бойкая покупка лотерейных билетов.

— Сумма маленькая, а счастье больше! — кричал продавец, крутя за ручку лотерейное сча­стье с крупной надписью: «Завтра тираж!»

Иван Петрович замедлил ходьбу, выпустил Дусю и пошел немного боком, оглядываясь на вер­тушку с билетами и уже представляя, как он очу­меет от этого дешевого лотерейного счастья.

Он уже потянулся в карман, уже собрался ку­пить себе с Дусей билетов, но тут вдруг исполни­лось шесть часов вечера. Продавцы враз окончили свою дневную работу. Подхватив в одну руку стул и вертушку, они побежали куда-то туда, где, ви­димо, оставляли их на ночь. Один из них, толстый и в каракулевом картузе, два раза бегал через тол­пу со столом под мышкой, возвращаясь за остав­ленными калошами.

Иван Петрович слегка огорчился, но тут же заметил, что Дуся за все это время не взглянула в сторону лотереи, не соблазнилась этим заманчи­вым счастьем. Он посмотрел на нее очень долго и с интересом.

Они с Дусей сели на поезд и скоро приехали.

У парка, у входа, стоял инвалид. От него шел крепкий, лошадиный запах.

— Будьте любезны! — говорил инвалид, при­глашая помочь на его угощение, и протягивал руку.

— Здоровья и счастья! — благодарил он потом и немного кренился вперед в знак поклона.

Немолодой человек шел из парка с женой и все время интересно говорил с ней о погоде, то и дело называя жену Ирусей.

— А я, — говорила Ируся радостно, -— сегод­ня перед работой прошла пешком до самого за­вода!

— А я сегодня прогулялся во время обеда!

— Итак, сколько мы были сегодня на воз­духе?

На кустах вдоль дорожки были понавязаны банты из розовой мягкой бумаги, отмечая пути для каких-то маршрутов. Банты были расположены по двое рядом: вот два, а через тридцать шагов снова два. Один из них был всегда на большой вы­соте, а второй, рядом с ним, был, напротив, повя­зан на нижние ветки. Видно, это ходили какие-то двое — и уже представлялось, что парень и жен­щина, и как им было хорошо тут ходить: нацепят по банту на куст, поцелуются, пройдут недолго и вяжут опять.

— А я устраиваю вас? — спросил неожидан­но Иван Петрович, только и спросил он всего на эту тему и смолк.

— Да, — отвечала Дуся охотно. — Только вы очень взрослый, а так устраиваете.

— Что значит взрослый? — спросил Иван Петрович.

— А так, просто взрослый, и всё. Но это ни­чего. Это может пройти, если я постараюсь, — сказала Дуся, ничего не объясняя; только и ска­зала всего на эту тему и взяла его руку.

Волосы у нее разбрасывало ветром и под ними раздувалось нежное белое темечко, которое тихо гуляло вокруг головы.

— Думают, что я хуже других, а я и не хуже,

— сказала Дуся негромко. — Видишь ли, у меня лицо такое, не очень. А так я везде ничего и ха­рактер общительный.

Какая-то птица, ворочая головой, выкрикива­ла на дереве свое чириканье.

— Вот руки у меня плохие, — говорила Дуся. — Видишь ли, у меня такая работа...

Она подолгу рассматривала свои руки, круг­лый ноготь на мизинце и сустав большого пальца, переходящий в край ладони, как он ходит там внутри, в ладони, морщит кожу, -— начиная удив­ляться себе, словно в детстве.

Временами Дуся останавливалась, словно уку­шенная за ногу мошкой, и любовно и нежно, с за­держкой на икрах, проводила подслюненным паль­цем себе по ногам, поправляя чулок.

Навстречу попался одинокий бульдог без хо­зяина. Бульдог шел спокойно, виляя шелковым задом, как дама, и не удостоил посмотреть на про­ходящих.

Дорожка с бантами привела на аллею. Сразу стало понятно назначение розовых лент: на аллее в это время проводились бега; судя по оркестру в погонах и по сложенным в кустах гимнастеркам, бега проводились среди солдат или других каких военных, квартирующих в этом районе.

Много людей собралось возле финиша, зрите­лей. Все ждали убежавших.

Поперек аллеи висел транспарант: «Вперед, к победе коммунизма!»