Неизвестно - Еленевский Мытари и фарисеи

У дяди Гриши он внимательно осмотрел пластиковую канистру, приню­хался:

— Хороший товар, хороший, — и улыбнулся.

Потрогал мои уже ставшие к Красноводску пустыми канистры, которые ему явно понравились:

— Из самолетного дюраля? Вечные, брат, для больших дорог, скажу тебе, незаменимая вещь. Я уже однажды такие видел. Теперь в России большие проблемы с бензином, большие, а будут еще больше. Слушай, ты с семьей едешь, могу предложить каюту, все удобства.

— Сколько?

Он назвал цену.

— Для меня дорого.

— Слушай, в каюте не на палубе или в пассажирском зале на скамейке. Я не обманываю, я тридцать пять лет по Каспию хожу. У тебя дорога, а ты отдохнешь как человек, сядешь опять за руль и кати себе.

— Все равно, брат, дорого.

— Ладно, сброшу немного.

После недолгих переговоров мы сошлись в цене, и он опять громко позвал:

— Сережа, отведи командира в каюту, — и передал ключ, — там все есть, чай, кофе, печенье, душ... будешь помнить старого Рафика, — и на его лице заиграла довольная улыбка.

Тесная, малюсенькая каюта, видимо, рассчитанная на двух матросов, приняла нас четверых и показалась раем.

На пароме от майора я узнал, что там, в порту, зарезали того обворован­ного мужика.

— Скорее всего, кого-то заприметил и пошел качать права. Нашел время и место.

Каспий принял судно необычайно спокойно и солнечно. Небольшой вете­рок гнал легкую волну, хотя для такой махины, какой был паром с названием «Узбекистан», любая волна казалась сущей мелочью. Дети бегали на палубу кормить чаек. Ночью мне снилось испуганное веснушчатое личико, большие, молящие о помощи глаза. Я несколько раз просыпался, укрывал детей, при­слушивался к сонному бормотанью жены.

В бакинском порту наша колонна начала дробиться. Полтавчанин и еще несколько человек, в том числе и очкарик, решили, что поедут низом: через Грузию и Абхазию на Краснодар, это надежнее. Ставрополец из зеленых «Жигулей» сказал, что такой путь гораздо длиннее:

— Лучше на Махачкалу, Грозный и вперед, — он явно торопился, еще на пароме у них заболел ребенок, и они с женой до самого прибытия в Баку носили его на руках, не доверяя кому-либо, даже во всем надежному дяде Грише. Теперь уставшая, вся издерганная жена бродила вокруг машины с пла­чущим дитем на руках, баюкала, уговаривала, пыталась ему что-то напевать.

— Я эту дорогу, Николай Никитич, хорошо знаю, — заверил ставропо­лец.

Мы поделились красными флажками, подарком Нурсултанова, посчитав их счастливой приметой, и растворились в шумном потоке машин, стараясь поскорее выбраться из огромного красивого, но чужого для нас города.

На выезде из Баку заправили машины, залили полные канистры. Здоро­венный добродушный бакинец заговорщицки подмигнул мне:

— Командир, если хочешь хороший бензин, подъезжай к тому шлангу, но будет стоит немного дороже.

На заправке наша укоротившаяся колонна опять удлинилась на несколько попутных автомобилей.

***

Ночевать остановились на посту ГАИ у Грозного.

— Ну вот, — улыбнулся ставрополец, — это почти дома.

Здесь сгрудилось несколько десятков большегрузных автомобилей, и несмотря на все уговоры сердитых гаишников отъехать в сторону, происхо­дившие на повышенных тонах, никто никуда не отъезжал: как-то договарива­лись, успокаивались. Наоборот, чем ближе к ночи, тем больше прибавлялось машин. Мы расположились неудачно и оказались зажатыми между фурами, из кузовов которых доносилось непрерывное блеяние. Жутко воняло овчи­ной и мочой, пришлось ехать на край стоянки и искать место поспокойнее. Освободившееся пространство сразу заняли две фуры. Гаишник, видя наши метания, подозвал к себе ставропольца и что-то сказал ему. Оказалось, нам разрешили припарковаться на пустовавшей стоянке для задержанного транс­порта, угостили кипятком, но утром попросили не задерживаться:

— Начальство увидит, ругаться будет.

Ночью началась жуткая гроза. Молнии засверкали с такой неистовой силой, словно великий небесный электросварщик попытался в последнюю минуту починить прохудившееся небо. Его работа пошла насмарку, поскольку оттуда хлынула вода. Она собиралась в мутный поток, который на огромной скорости несся к низинному месту, где находились фуры с баранами. Боль­шегрузы устояли. К их колесам набило, наволокло камней, сломанных веток, даже какой-то широкий дорожный щит. Что было бы с нашими машинами?.. Сказать трудно.

Утром, только утихла гроза и едва забрезжил рассвет, как ставрополец постучал мне в машину:

— Я поеду, Николай Никитич, ребенку совсем плохо. Вот, возьмите, здесь мой адрес. Спасибо за все, в любое время дня и ночи вы для меня желанный гость. Я вылез из машины, сунул протянутую им бумажку в карман спортив­ного костюма, мы обнялись.

— Да, вот флажок, он уже мне не понадобится, — и помахал рукой.

Проводив ставропольца, мы и сами стали готовиться в дорогу. Перекусив

на скорую руку и заварив чай в термосах кипятком от гаишников, отправи­лись дальше. Вскоре нас обогнала с тревожным воем сирены и болезненным синим миганием машина с поста ГАИ.

.На обочине, сброшенные сильным ударом с проезжей части, лежали искореженные зеленые «Жигули». «Скорая помощь» уже увозила кого-то. Мы остановились, хотя гаишник показал нам проезжать, не задерживаться. Я попытался узнать, что произошло.

— А вы кто? — спросил гаишник.

— Попутчик, мы с ними от Самарканда вместе ехали, а здесь они заспе­шили, ребенок заболел.

— Вот и доспешились, — гаишник вздохнул. — Дорога, сами видите, какая, а он еще на обгон пошел. Самосвалу практически ничего. Одним словом, только ребенок и выжил. А куда он так торопился?

Я достал бумажку, прочел:

— Сотников Федор, Ставропольский район.

— Да, Федор, Федор, — опять вздохнул гаишник, — почти сосед. Вы мне его адрес на всякий случай перепишите. Сообщать будем.

Женщины плакали, дядя Гриша также раз за разом вытирал слезу. Я подошел к зеленым «Жигулям» и воткнул в покореженный металл тот самый флажок.

Мы вдруг разом стали обмениваться адресами и только теперь узнавали, кого и как зовут. Надежда, посмотрев на нашу суету, всполошилась:

— Вы что, совсем одурели?

Но на нее никто не обращал внимания.

Чем дальше продвигались вглубь России, тем короче становилась колонна.

Под Воронежем наша тройка превратилась в двойку: мы распрощались с дядей Гришей. Он достал из багажника канистру с коньяком, сказал мне и майору:

— Несите посуду, если по-братски, так пусть до конца, а супругам, нашим верным подругам, поднесу по чарочке, за здравие и счастливое возвращение. У меня в этих краях годом ранее сын обосновался, вот и мне нашлось где приткнуться. Это ведь наши родные края. Мой отец отсюда.