Том Уикер - На арене со львами

Да уж конечно не все! Но что он подразумевает? Морган созлостью вспомнил о своем неведении. Хорошо знал Андерсона он, а не Данн. И тем не менее камень, замыкающий арку, был у Данна — та недостающая часть загадочной картинки, без которой она остается непонятной. И Данн ревниво ее прятал, на протяжении всех этих лет неизменно уклонялся от всяких объяснений.

Между столиками с надрывающей душу чопорностью шла затянутая в корсет дама и выкрикивала:

— Мистер Морган! Мистер Морган, вас к телефону!

— Я сейчас вернусь,

Дама увидела, что Морган встает из-за столика, и равнодушно махнула рукой в сторону вестибюля. У двери Моргана тревожно окликнул Френч:

— Если что-нибудь важное, сообщите.

— В такое время ничего важного быть не может.

Но Морган ошибся, он сразу понял это, едва услышал в трубке голос издателя своей газеты:

— Рич, я был очень огорчен, узнав, что сенатор Андерсон скончался. Я знаю, как вы с ним были дружны.

— Он сделал для меня очень много.

— Знаю.

И ведь действительно знает, подумал Морган. Издатель старался быть осведомленным обо всем, что касалось людей, от которых в конечном счете зависело его дело.

— Когда похороны?

— Во второй половине дня.

— Я подумал… Тут у нас кое-что произошло. Не сможете ли вы вернуться завтра? То есть если вы уже не будете там нужны.

Итак, издатель не склонен делать выводы из того, что наговорил ему накануне редактор, а если и склонен, то не хочет, чтоб Морган про это знал. А скорее всего, его заботило только поддержание мирных отношений — несомненно, он и главного редактора погладил по головке.

— Смогу,— сказал Моргал.

— Пожалуй, нам надо бы собраться и потолковать.

— Пожалуй, но по правде говоря…— Моргану нравился издатель потому; что ему можно было сказать правду, хотя из осторожности или по каким-то другим соображениям он руководствовался этой правдой довольно редко.— …Я сомневаюсь, что дело можно как-то поправить.

Морган прекрасно знал, что главный редактор, как всегда, излил свою злость на его, Моргана, независимость в форме очередного ультиматума. Это уже бывало, и рано или поздно одному из них придется уйти из газеты.

— Ну,— сказал издатель,— иногда не мешает выяснить что к чему: сесть всем вместе за стол и поговорить.

В нем жило глубокое убеждение, что недоразумений в мире стало бы гораздо меньше, если б люди прямо и честно говорили в лицо другим людям то, что думают. Морган относился к этой уверенности более чем скептически, потому что опыт убеждал его в обратном: люди, которые якобы говорят то, что думают, как правило, думают совсем другое, и, пожалуй, ни-что в мире не порождает столько страданий и вражды, сколько их слова.

— Назначьте день, и я приду. Я понимаю, что у вас и без этого забот хватает.

— За то мне и денежки платят,— сказал издатель с привычной бодростью.— Восемнадцатое число подойдет?

Повесив трубку, Морган сделал пометку в карманном еженедельнике. Ничего хорошего! И далеко не в первый раз он подумал, что надо бы потребовать у издателя внушительной прибавки и повышения по службе. Быть может, настало время уйти самому, прежде чем его к этому вынудят,— пусть вся эта сволочь хотя бы не потирает лапки.

Когда Морган вернулся на свое место, Френч, разговаривавший с Данном и Глассом, обеспокоенно на него поглядел.

— Редакционная трепотня,— сказал Морган.— Они меня и на дне морском сыщут. Садитесь, перекусите.

— Ну, вы-то уже перекусили,— сказал Френч.— Я составлю компанию Мэтту.

Данн сказал, что отвезет их, если Морган укажет дорогу. Гласс и Морган пошли к машинам, накалявшимся на стоянке, и Морган, предвкушая прохладу, подумал, что в автомобиле, который взял напрокат Данн, наверняка есть кондиционер.

— Очень рад, что наконец познакомился с вами, мистер Данн,— сказал Гласс, когда сели в машину.— Я как-то попробовал прорваться к вам во время последней избирательной кампании, но мне сказали, что репортеров вы не принимаете.

— А как, по-вашему, он стал самым известным и наименее цитируемым боссом в стране? — сказал Морган.— Вам когда-нибудь приходилось давать интервью, Данн?

— Обычно я общаюсь с друзьями, а значит — неофициально.

Из всех политических организаторов, которых знал Морган, только Данн спокойно позволял называть себя «боссом».

— На север или на юг по автостраде? — спросил Данн.

— На север.

— Включите меня в свой список,— сказал Гласс.

— Никакого списка у меня нет. Я говорил о друзьях.

Кто угодно, кроме Гласса, отступил бы, но Гласс был непробиваем.

— Ну, скажем, документальный фильмик? Как работает политическая машина. Увлекательно может выйти, а?

— Ничего интересного.

Данн выехал со стоянки на эстакаду, которая спускалась к шоссе.

Мимо них с ревом и свистом проносились автомобили. По обеим сторонам летел назад город — пропеченный солнцем, меняющий облик, весь в изломах. Мелькнули и исчезли ряды кирпичных двухквартирных домов за сетчатой оградой на геометрически правильном участке муниципальной застройки. Гигантские дорожные развязки типа «клеверный лист» оторвали от города огромные куски. Реконструкция смела с лица земли квартал ветхих домишек и крошечных лавчонок — бедный, но полный жизни квартал, как припоминалось Моргану,— и оставила на его месте гигантский, усыпанный битым кирпичом пустырь, где в ближайшее время, как гласил рекламный щит, будет воздвигнут новый торговый центр.

— Помните, как воспевался плуг, вспахавший прерии?— сказал Морган, когда они проезжали мимо нового колоссального муниципалитета — сталь, стекло, бетонные плиты, двускатная крыша, а вокруг бесчисленные автомобильные стоянки. Прежде здесь тянулись улочки с аккуратными особнячками — деревья, газоны, малыши на велосипедах. Все это, подумал Морган, теперь, наверное, откочевало в пригороды, которые сами превратились в новые города.— А вас в конце концов засыпает пыль. Откуда мы знаем, не то ли самое происходит сейчас? Ломаем, сносим, вытесняем людей, чтобы освободить место для автомобилей.

— А мы ничего и не знаем,— сказал Данн.— Ведь это как езда по скоростной автостраде. Мчимся очертя голову — ни остановиться, ни назад повернуть, а если что-то сломалось, надо ждать, покуда кто-нибудь не отбуксирует в сторонку.

— Если бы Хант победил, если бы он стал президентом, могла бы наша страна двигаться сейчас по другому пути?

К смерти Андерсона, ко все нарастающей душевной напряженности добавились впечатления от этой утренней панорамы искореженного города, который ломали и перекраивали с полным пренебрежением к светлому покою, к тишине, к первородству живых существ. И Морган не сумел удержаться от этого вопроса и сам же ответил на него, опередив Данна: