Том Уикер - На арене со львами

— Я не сомневаюсь, что достопочтенный сенатор,— голос Старины Эда источал сарказм,— соблаговолит объяснить мне, какие законодательные меры он намерен предложить после столь эффективно осуществляемого расследования, которое он проводит.

Местоимение «он» всячески подчеркивалось в знак того, что добропорядочные сенаторы ответственности за происходящее не несут, и Старина Эд, никогда скромностью не отличавшийся, самодовольно поглядывал по сторонам, точно не сомневаясь в одобрении и поддержке своих коллег. Немногочисленные пустоты в ложе для прессы заполнились прежде, чем Старина Эд успел задать свой первый вопрос.

— Ну, я хотел бы сказать моему досточтимому коллеге… — Андерсон продолжал рыться в бумагах и даже не поднял головы, что сенатор, столь влиятельный и мстительный, как Старина Эд, мог счесть прямым и рассчитанным оскорблением. Морган достаточно хорошо знал Андерсона и понимал, что это сознательный ход («и очень опасный» — подумал он). — …что наша комиссия готовит подробный отчет. Мы предполагаем представить сенату обоснованные рекомендации. Компетентный и опытный сенатор, без сомнения, понимает, что председатель комиссии не может излагать выводы комиссии ранее того, нежели комиссия их разработает.

— В таком случае уступит ли компетентный и… э… самоотверженный сенатор слово еще для одного вопроса?

— При условии, что слово сохраняется за мной.

Все это чистейшая проформа, думал Морган, и уважаемый председатель, способный уловить напряженность и накал страстей, порой приобретает некое сходство с раввином в синагоге — уподобление, которое вряд ли понравилось бы сенату.

— Разумеется, я понимаю, что столь почтенный сенатор пока еще не имеет возможности подробно доложить о предполагаемых законодательных мерах, но если у него такая возможность появится, вероятно, он соизволит подтвердить сам собою напрашивающийся вывод, что меры эти, скорее всего, будут связаны с рабочим законодательством?

— В известном смысле.— Андерсон наконец оторвался от бумаг и тоже прислонился спиной к столу, словно не собираясь уступать своему оппоненту даже в небрежности позы.— Такой вывод действительно напрашивается.

— С профсоюзным рабочим законодательством?

— Ну что ж, я готов ответить моему доброму другу… и разрешите мне его заверить, что он действительно мой добрый друг. Я отвечу, что комиссия выслушала немало показаний, на которые я рекомендую ему обратить особое внимание, когда наш отчет будет опубликован, ибо сельскохозяйственные рабочие настоятельно нуждаются в возможности предъявлять нанимателям свои требования. И не мне напоминать многоопытному сенатору, что в нашем обществе предъявление подобных требований со стороны наемных рабочих традиционно осуществляется через профсоюзные организации.

— Вот именно! — в голосе Старины Эда зазвучало неприкрытое торжество.— А потому не согласится ли самоотверженный уважаемый сенатор (с каждой фразой он все более подчеркивал это слово — «самоотверженный», как будто отыскал самое точное определение, дабы в наилучшей сенатской манере уничтожить Ханта двусмысленной похвалой), не согласится ли он со мной в том, что эти законодательные меры, буде в скором времени его комиссия действительно предложит упомянутые меры вниманию нетерпеливо ожидающего собрания (слегка гнусавый голос теперь старательно подчеркивал сарказм), что они, несомненно, обернутся попыткой подчинить еще один сектор некогда свободной американской рабочей силы, оплот свободного американского предпринимательства — я говорю о сельскохозяйственных рабочих и крупных отраслях сельского хозяйства, на которые опирается мощь нашей страны,— попыткой подчинить их ярму могущественных профсоюзов, Национального трудового комитета и принудительного найма только членов профсоюза?

— Мне хотелось бы, господин председатель, указать, что мой любезный (Андерсон, сохраняя полную невозмутимость, слегка подчеркнул этот эпитет) коллега произносит небольшую речь, против чего я не стал бы возражать, если бы он не взял слово только для вопроса.

— Это и был вопрос, господин председатель. — Старина Эд повернулся спиной к председателю и поднялся на две ступеньки, презрительно махнув рукой в сторону Андерсона.

— Вопрос в стиле «бьете вы свою жену или уже кончили?». Но я не собираюсь препираться по пустякам со столь именитым коллегой, а потому просто отвечу ему, господин председатель, что до тех пор, пока его штат, который, собственно, не входит в число сельскохозяйственных, не отменит свой нынешний закон о праве на труд, принятый, насколько я понимаю, много лет назад, когда его непревзойденный, старейший сенатор еще занимал губернаторский пост, ему нет нужды опасаться профсоюзов,— тут на широкой ладони Андерсона вдруг появилась справочная карточка — при двух тысячах с лишним сезонных сельскохозяйственных рабочих, которые ежегодно собирают там картофель и овощи, причем, господин председатель, живут они там, если верить фактам, выявленным в ходе нашего расследования, а также подтвержденных свидетелями, в условиях настолько тяжелых и бесчеловечных, что перед ними бледнеет даже то, что приходится испытывать другим сезонникам, на востоке страны…

— Уступит ли сенатор еще слово! — Старина Эд обернулся и выкрикнул не вопрос, а повеление.

Андерсон этого словно и не слышал.

— Разумеется, я немедленно представлю все материалы моему достоуважаемому коллеге, у которого, по понятным причинам, не было времени посетить наши заседания.

— Господни председатель!

— Его в особенности должны заинтересовать выявленные нашей комиссией факты, свидетельствующие о том, что законоположения его штата относительно жилищных условий сезонных рабочих — законоположения, с которыми он, как бывший губернатор, несомненно, хорошо знаком,— открыто нарушались летом сего года более чем в десяти лагерях для сезонников, которые обследованы нашей комиссией.

— Уступит ли сенатор слово?

Старина Эд выкрикнул это прямо в лицо Андерсону. Он побагровел и трясся от ярости (состояние, более обычное для его жертв, чем для него самого).

Некоторые сенаторы — в том числе и влиятельные — явно посмеивались про себя, но это ровно ничего не означало. Им было смешно видеть, как взвился неуязвимый Старина Эд, когда его задели за живое. Но они не забудут, что задел-то его выскочка, которого следует поставить на место прежде, чем он столь же дерзостно покусится на них самих. В конечном счете старые, видавшие виды сенаторы никогда не забывают, что собственные их интересы требуют солидарности, хотя бы они презирали друг друга так, как многие среди них презирали Старину Эда,— и с полным на то основанием.