User - i dfee46a8588517f8

Позже на допросе Наумов, рассказывая о том, как он непочти­тельно обошелся с Распутиным, который все-таки не утерпел и решил составить личное впечатление о новом министре, выразил удивление по поводу той реакции, которую произвел этот элемен­тарный и само собой разумеющийся поступок на его коллег и бюрократические круги. «Все это представилось мне актом про­стым, естественным», а «я сделался каким-то героем». Один из министров сказал Наумову: «Я слышал, что Вы Распутина не впустили к себе в кабинет, я тоже его ненавижу, но тем не

менее я должен был в этом отношении пойти на уступку» 2". Все думцы — отдельные лица и депутации — были в восторге от смелости Наумова и приветствовали его за этот шаг 30 0. Однако противоречие «фактический ставленник Распутина — личный его противник» не могло в сложившихся условиях длиться сколько- нибудь долго. Разрешение его также могло быть только однознач­ным — отставка. И Наумов и Волжин пробыли недолго на своих постах: первый — несколько больше полугода (с ноября 1915 по 21 июля 1916 г.), второй — около года (с 30 сентября 1915 по 7 августа 1916 г.). Первый оказался неугодным еще и потому, что считал необходимым сотрудничество с Думой на какой-то минимальной основе и требовал отставки Штюрмера. Второй занял непримиримую позицию к Питириму и, кроме того, противился назначению на должность товарища обер-прокурора князя Н. Д. Жевахова.

Особенно непереносимой для царицы и ее «Друга» оказалась позиция Волжина. «Знаешь, Волжин упорно несносен и не хочет помогать Питириму... боится общественного мнения»,— негодо­вала Александра Федоровна в письме от 7 января. Волжин «совершенно неподходящий человек для занимаемого им поста... работает он исключительно с Влад [имиром] »,— читаем мы в письме, отправленном спустя полгода, 25 июня 1916 г. 301

Преемником Наумова, как уже указывалось, стал Бобринский (с 21 июля по 14 ноября 1916 г.), а последним министром зем­леделия был А. А. Риттих, с 1912 г. являвшийся товарищем главноуправляющего землеустройства и земледелия. Что же ка­сается последнего обер-прокурора синода И. П. Раева, то его назначение свидетельствует, что царица и Распутин отныне твер­до решили не подвергать этот пост ни малейшему риску. В том же письме, где бранится Волжин за компанию с митрополитом Владимиром, царица всячески хвалит Раева — «это прекрасный человек, близко знающий церковные дела с самого детства... Пожалуйста, не забудь поговорить о нем со Штюрмером». В письме от 9 сентября царица снова хвалит Раева 30 2. Пона­чалу, как показывал Мануйлов, Питирим и Распутин намерева­лись заменить Волжина Кульчицким, тем самым, который затем сменил Игнатьева, но по каким-то причинам эта кандидатура была оставлена, и Распутин рекомендовал другого своего став­ленника — Раева, сына петроградского митрополита Палла­дия 30 3.

9 сентября 1915 г., т. е. вскоре после назначения Волжина, им­ператрица писала царю: «Я сегодня придумала (!) помощника для нового обер-прокурора — кн. Живаха... очень лойялен... согласен ли ты?» 3' 6. Как видим, царица еще не твердо знает фамилию своего кандидата и еще не видела его, но о главном — «лояльности» ей уже сказали. Спустя месяц, 10 октября, она уже делится с царем личным впечатлением: «Жеваха был прелестен... был бы хорошим помощником Волжину».

Однако Волжин был на этот счет другого мнения. При помо­щи разных уловок ему удалось не допустить назначения «пре­лестного Жевахи», что вызвало крайнее раздражение его ав­густейшей покровительницы. Волжину помогло то обстоятельст­во, что по штатам синода полагается только один товарищ обер- прокурора. Жевахова же хотели сделать вторым, а учреждение второй должности требовало санкции Государственной думы, поскольку оно было связано с бюджетным ассигнованием, на что рассчитывать не приходилось. Все попытки царицы обойти это препятствие и преодолеть саботаж Волжина не удались, и вопрос о «Жевахе» пришлось скрепя сердце отложить до того времени, когда непокорный Волжин будет заменен «своим» обер-прокуро­ром. «Я думаю,— писала царица 14 августа 1916 г., за полтора месяца до назначения Раева,— что он (Раев.— А. А.) с Жева- ховым в качестве помощника были бы истинным даром божьим для церкви» 30 6. В сентябре практически одновременно с Раевым Жевахов был назначен, а закон был обойден при помощи слов «исполняющий дела» (товарища обер-прокурора).

Что же представлял собой этот «прелестный Жеваха», кото­рый так понравился Александре Федоровне? Вот как описывает его Шавельский: «Князек он был захудалый; университетский диплом не совсем гармонировал с его общим развитием; дело­витостью он совсем не отличался. Внешний вид князя: несимпа­тичное лицо, сиплый голос, голова редькой — тоже был не в его пользу». Когда умер Питирим, повествует далее протопресвитер, находившийся при нем Жевахов обокрал покойника: взял двое или трое золотых часов и 18 тыс. руб. николаевских денег, зашитых у Питирима в рясе. «И такие грязные субъекты,— восклицал автор,— попадали чуть ли не в кормчие российского церковного корабля!..» «О! Гнусная персона»,— писал он в дру­гом месте 301 .

Но лучше всего Жевахова характеризует сам Жевахов. «Князек», по выражению Шавельского, ко всему прочему был весьма честолюбив и решил увековечить свое имя, издав в эми­грации обширные воспоминания. Эти мемуары — чудовищная смесь невежества, претенциозности и лживости.

Свои воспоминания Жевахов начинает с рассказа о том, как он ознакомился с докладом некоего полковника О., в кото­ром тот сообщал, как к нему явился во сне святитель Иоасаф (которого Жевахов считал родоначальником рода Жеваховых) и объявил ему, что спасти страну могут две иконы: Владимир-

ской божьей матери в Белгороде и Песчаный образ богоматери в с. Пески около г. Изюма. Эти иконы надо провезти по фрон­там, и они покроют войска «своим омофором от нападений вражеских». Князь пробил все препятствия, в том числе и Ша- вельского, якобы заявившего, что некогда заниматься пустяками, разными снами, и лично привез обе иконы в ставку. Пока свя­тыни находились там, утверждал Жевахов, были только победы, а когда увезли, началось отступление по всему фронту (иконы находились в ставке с 4 октября по 15 декабря 1915 г., т. е. тог­да, когда фронт стабилизировался) 30 8. «То, что другими относи­лось к области фантазии и мистицизма,— писал Жевахов,— то для меня являлось реальной действительностью. Участие в моем назначении св. Иоасафа казалось мне до того очевидным, что я не мог пройти мимо этого факта и заявил обер-прокурору Н. П. Раеву, что прежде вступления своего в должность считаю обязательным для себя поехать к святителю (речь идет о мощах св. Иоасафа.— А. А.) в Белгород за благословением» 30 9.