Алексей Дударев - Белые Росы

Буквально через секунду его рыжая физиономия показалась из-за двери и заговорщицки заявила:

— Все! Идите домой... — и спряталась.

Ходас прильнул к замочной скважине.

— Все как надо, хлопцы! Выгорит наше дело! Я чувствую, — зашеп­тал он. — Это ж надо! Кастрюлей! — Показал большой палец: — Во баба! А свадьба будет, никуда она не денется!

И старик не ошибся. Вскоре в Белых Росах грянула свадьба. Под откры­тым небом. Перед новым домом. Между городским микрорайоном Белые Росы и пустой деревенькой с таким же названием.

Во главе стола сидели молодые. Счастливая Верка и Сашка без бороды.

Андрей с женой сидели поодаль.

Васька наяривал на гармошке.

Матруна прикладывала платочек к глазам.

Грустная сидела Маруся.

Старик Ходас держал Галюню на коленях.

Теща Гастрита кричала: «Горько!»

И закричал весь народ: «Горько! Горько!»

И поднялись Верка с Сашкой, и стыдливо и неумело поцеловались.

Петька, не пожелавший впустить в квартиру кошку, перекрывая свадеб­ный шум, пел молодым:

Эх, дазволь, маці, удаву браці...

Эх, дазволь, маці-і-і...

— Какую вдову? Какую вдову? — возмутилась старуха. — Что ты плетешь?

— Петька, иди сядь, успокойся! — потребовала мать.

— Ну дайте же спеть молодым! — закричал оскорбленно Петька и, пьяно улыбнувшись, подмигнул жениху и невесте: — Сашка! Верка! Ах! Вот кота возьмите! Чтоб первый в дом вошел! Так надо! — И запел:

Эх, не дазволю ўдаву браці...

Эх, не дазволю-ю-ю...

Удаву браці-і-і,

Удава будзе чараваці...

И совал им кошку.

Аист сделал круг над пустым своим гнездом и опустился в него.

Над деревней висел багряный диск заходящего солнца.

На траве курили старики. Ходас рассказывал легенду:

— ...Тогда один из бояр и говорит: спалить надо это село! Потому как вороги нагрянут и будет нам от них предательство!

— А вороги-то какие тогда у нас были? — спросил кто-то.

— А бог их знает! — пожал плечами Ходас. — Их тут перебывало не дай боже!

— Немцы, конечно, — уверенно сказал Гастрит. — Кто же еще? А этот боярин — гад! Мы предателями — никогда!

— Вот... — продолжал Ходас. — Спалить, говорит, и никаких... Село-то на границе: они, говорит, ворогам дорогу к нашему княжеству показывать будут...

— Гад! — повторил Гастрит. — Мазепа какой-нибудь!..

— Помолчи ты! — одернули его.

— Князь подумал малость, а потом и говорит: нет! Меня эти люди не пре­дадут... Потому, говорит, что в этом селе живут Белые Россы!

— Чего-о? Какие Россы?

Ходас улыбнулся снисходительно:

— Раньше-то всю нашу страну как звали?

— Ну, Россия... Дак а...

— Русь, — подсказал кто-то.

— Не Русь, а Рось, — поправил Ходас. — А людей звали россами.

— А-а-а... Вон как!

— Не деревню, значит, так прозвали, а людей... Предков, значит, наших белыми россами окрестили...

— А почему белыми? — запротестовал Гастрит. — Что, у нас тогда рыжих или лысых не было...

Ходас уточнил:

— Ну, белые — это значит чистые... Верные... Свои...

— Сам придумал! — категорически заявил Гастрит. — И князя приплел... Вон у нас луг широкий, а под осень на нем роса выпадает...

— И что? — спросил Ходас.

— И все! — заявил Гастрит. — Нечего историю искажать!

— Чудак ты, Тимоха! — грустно сказал Ходас.

— А я вот не верю!

— Ну и не верь на здоровье! Кто тебя заставляет?

— Кто заставляет? Ты заставляешь... Набрался и плетешь черт-те что... Стали поругиваться.

А народ плясал от души.

И наступила тихая ночь. Перед домом горели фонари. Большая белая луна сияла над городом и деревней.

Сидели на улице за столом отец с сыном. Блестела луна на чарках и пустых бутылках. Дремала гармошка на табуретке.

Подошел Гастрит, устало опустился на скамейку, а на стол поставил тарелку с остатками свадебного пиршества.

— Себе, что ли, набрал? — удивленно спросил Ходас.

— Тебе! — задиристо-пьяно выпалил Гастрит. — Валету! Слышишь, воет...

В темноте и вправду где-то несмело подвывала собака.

— На улицу просится, — вдруг погрустнел Гастрит, — теперь надо выво­дить... И не раз... Вот ведь, Федос... Васька! Вроде все хорошо. А в общем-то, пропади все пропадом! И теща, и Валет, и эти деликатесы!

Гастрит взял тарелку и огорченно ушел в ночь.

— Скажи мне, батя, — сонно вздохнул Васька, — как прожить, чтобы не притомиться? А?

— Пить меньше...

— Нет, ты скажи!

— Живи как живешь, набело. И все...

Из темноты к столу подошла Маруся. Тихо попросила:

— Вась, иди домой...

Васька обернулся:

— Сейчас!

— Ну, пожалуйста... — голос у Маруси задрожал.

— Сказано тебе, сейчас приду!

Маруся осталась стоять...

— Иди, — сухо повторил Васька. — И батьке тоже постели... Ему ноче­вать негде...

— Хорошо... — Маруся быстро ушла.

Еще немного посидели. Молча. Васька встал, нашел на столе недопитую бутылку.

— Пошли, батя, при свете по маленькой пропустим...

— Иди, я еще посижу малость... Подышу...

— Ну, приходи...

— Ага...

Ушел и Васька.

Старый Ходас сидел один за большим пустым свадебным столом.

Смотрел на темный спящий дом... на темную пустую деревню... Думал.

Занималось утро.

Старик сидел один. Смотрел за деревню на далекий лес.

Небо над ним уже стало светлеть. Всходило солнце.

— Ну, вот и все, — прошептал старый Ходас. — Пришел мой вечер. Уже нечего мне у тебя просить... Только спасибо сказать осталось... За то, что родился, за то, что мучился, радовался, плакал... За все...

И, как и прежде, старик медленно и торжественно прошел свой сад. Глухо падали спелые яблоки на траву. Как и прежде, стал спускаться к речке, в лас­ковый туман, смотрел на спокойное утреннее солнце, шептал:

— Верю в тебя, солнце наше! Пошли нашим детям тепла и света... Согрей их. Все на земле от тепла и света... От тебя, значит... Спасибо... Спасибо... Спасибо...

Багровый диск вставал над лесом, чтобы обласкать и согреть вечную землю.