Даша Парамонова - Грибы, мутанты и другие: архитектура эры Лужкова

Четвертое поколение фениксов приходит в конце 2000-х, в эпоху «пламенеющего Лужкова», а потому имеет мистический характер. Оно возрождает не существовавшее. Этот, четвертый, этап дезавуирует саму идею воссоздания, даже в самых ее светлых побуждениях. Первый этап, воплощавший необходимость обращения к истории России, отчасти отвечал реальным запросам, на втором появились «современные требования», третий уничтожал во имя процедуры. Когда все эти элементы соединились, настало время настоящего абсурда. В 2007 году дворцово-парковый комплекс «Царицыно» возрождается таким, каким он никогда не был. Достроив его с помощью безымянных проектировщиков, Лужков сам становится его главным архитектором в полном смысле этого слова. «Новый памятник», нещадно критикуемый историками, реставраторами и другими представителями «научного подхода», стал невероятно популярен среди жителей города: по просьбам горожан с ноября 2007 года он работает круглосуточно. Последний феникс – воссозданный Коломенский дворец, перенесенный в новое место, повернутый на 90 градусов, отлитый из монолита и облицованный деревом, – открылся 4 сентября 2010 года. А 28 сентября Юрий Лужков был отправлен в отставку.

Фениксы возникли из стремления восстановить «историческую справедливость». Какова ценность этих памятников для истории? Будут ли они обречены на вечное перерождение в угоду новым представлениям об «исторической справедливости»? Какой из исторических периодов, запечатленный в фениксах, наиболее важен? Или не важен ни один? Не представляющие ценности, не являющиеся памятниками, фениксы – просто в силу своего масштаба (от храма Христа Спасителя до «Царицыно») – самые противоречивые монументы прошедшего двадцатилетия. И хотя они вряд ли будут признаны историками архитектуры – есть ли лучшие рассказчики истории этого периода?

Главным событием в жизни москвичей за последние двадцать лет стала приватизация. Появление в начале 1990-х частной собственности принципиально изменило взаимоотношения человека с местом его проживания. И хотя горожане стали собственниками квартир, земля под домами осталась в собственности государства, а сами дома – в ведении городских служб. Монетизация квартир и возросшая потребность граждан жить в комфорте привели к строительному буму и появлению самой устойчивой валюты последующих десятилетий – квадратным метрам. Квартира стала основным игроком на рынке благополучия среднестатистического горожанина. В советские времена домостроительные комбинаты работали день и ночь, и квартиры, из которых собирались объемы домов, символизировали индустриальный прорыв страны. В постсоветском государстве многоквартирные дома напоминают биржевые графики – чем выше столбик, тем больше прибыль. В основе строительства новых спальных районов лежат пространственные принципы районов советского периода – свободная планировка, инсоляция и доступность объектов инфраструктуры. Начало панельному строительству в СССР положила речь Хрущева на Всесоюзном совещании строителей 1954 года, в которой он призвал сделать производство панелей для типовых проектов единым стандартизованным процессом. Так появились районы, в которых живет большая часть москвичей. Внешний вид панельных домов должен был перекочевать из социализма в коммунизм и не иметь никаких элементов, отсылающих к досоветской истории. В результате идеальный советский дом вместе с идеальным советским районом перекочевали в идеальное капиталистическое будущее. Скрещивание советского микрорайона с зарождающейся рыночной экономикой привело к появлению архитектурного мутанта. Планировочные принципы советских времен, основанные на идее всеобщего равенства, переместились в новую эпоху без существенных изменений. Разноуровневая пестрая застройка новых спальных районов лишь маскировала отсутствие решений по инфраструктуре и придомовым пространствам. Понятие «качество среды» вообще не рассматривалось, так как не влияло на стоимость квартир: вся среда была более или менее одинаковой. К тому же из старых планировок исчезло все, что не окупалось.

Я называю современные панельные районы массивами – от устойчивого выражения «жилые массивы». Перед застройщиками не стояла задача создания жилых структур. Поэтому жилые массивы в постсоветском обществе становятся просто массивами. Массивами квадратных метров.

Развитие массивов начинается с нового Закона об административно-территориальном делении Москвы (1991), который изменил структуру взаимоотношений горожан и власти. Вместо 30 районов советского времени в Москве появились 10 административных округов, состоявших из округов муниципальных. И префекты, и главы управ получали свои должности по распоряжению мэра Лужкова. Иными словами, московская вертикаль власти была выстроена лет на десять раньше, чем федеральная. Новая двухступенчатая система, по сути, лишала власти органы местного самоуправления. С другой стороны, только она давала возможность осуществлять по-настоящему масштабные проекты – вроде реконструкции кварталов. Такая жесткая иерархия позволяла контролировать как город в целом, так и каждый район в отдельности. Префект обеспечивал связь мэра с подчиненными районами. При этом сами жители районов из процесса управления были исключены. Предоставленные сами себе, они предприняли ряд хаотичных и неконтролируемых действий по освоению неучтенной территории между домами. В отличие от квартир дворы стали «ничейными» (двор не вписывается в масштабы принимаемых городом решений). Население начинает самозахват при помощи набора примитивных механизмов зонирования. Первый и самый простой – шлагбаумы и заборы. Крупные территории делятся на небольшие княжества размером с дом и придомовое пространство, в борьбе за которое возникают конфликты. Те, кто не способен объединиться для возведения преград, прибегают к другим методам. Автовладельцы в качестве главного инструмента захвата используют гараж-ракушку, появившуюся в начале 1990-х благодаря тому, что она подходила под определение «автомобильного тента». Основным типом взаимоотношений между людьми, объединенными общим жильем – многоквартирным домом индустриального типа, оказывается «борьба за машиноместо».

Массивы

Произошедшее в 1991 году укрупнение масштабов подчиняемых территорий приводит к увеличению площадей застройки. Массивы растут вширь. В 1995 году выходит постановление правительства Москвы о городской программе «Жилище», направленное на закрепление новых подходов к освоению территорий под жилую застройку. К 2000 году планируется увеличить жилую площадь до 20–21 квадратных метров на человека, обеспечить квартирами очередников, построить высококачественное жилье. В программе говорится о приоритетном строительстве малоэтажной плотной застройки, выводе до двух миллионов жителей в ближайшее Подмосковье за счет коттеджного строительства, сокращении типового строительства до 5-10 %, ориентации на потребителей среднего и высокого уровня доходов. Из всех заявленных пунктов реализуется только один – увеличение жилой площади. Массивы растут вверх. Появляются новые серии домов, средняя высота которых составляет 16–26 этажей. Один из первых постсоветских районов – Бутово, активно застраивающееся с 1992 года, к 2010-му занимает второе место в Москве по площади застройки и количеству квадратных метров. Идея низкоэтажной застройки будет отчасти реализована только в середине 2000-х, с приходом моды на таунхаусы. Эта попытка скопировать среднестатистический американский район с идеальными семьями выглядит комично на фоне азиатских мотивов многоэтажных башен. Поэтому на рынке недвижимости символизировать новый доступный тип жилья призваны красочные серии из панелей. Растет количество новых серий и их комбинаций. Массивы становятся нарочито разнообразными. В новой Олимпийской деревне (1997–1998) – гордости проектировщиков – использовано 139 разных элементов. Приоритетная гамма новой застройки – светло-зеленая, бежевая, розовая. Популярна отделка «под кирпич» – символ уюта и рукотворности. Живописные кварталы противопоставляются серой советской среде – разнообразие призвано замаскировать их неизменную суть.