Александр Михайлов - Обитатели миража. PR специального назначения

Если в армии ты подвергаешься тем же опаснос­тям, что и окружающие тебя бойцы и командиры, то в условиях индивидуального передвижения забота о

сохранности транспорта, а следовательно, и твоей головы, ложатся на тебя самого...

В том, что война стала с некоторых пор как-то бесчеловечнее, подлее, что ли, сходятся многие на­блюдатели. Сейчас журналиста могут взять в плен и держать в мокром подвале, пока его не выкупит ре­дакция или добрый дядя-меценат. Перед команди­ровкой на эти темы как-то не думается. Но вот именно сейчас журналисту, который собрался ехать в командировку, следует иметь в виду следующее.

Он должен быть готов к тому, что на его жизнь и свободу может быть совершено покушение. Мотивы покушения — от убийства «на всякий случай», чтобы ни до чего не докопался, до убийства из корыстных побуждений, ради одежды и тех немногих команди­ровочных денег, которые у журналиста могут быть при себе. В силу своей открытости и общительности журналист сейчас становится лакомой добычей для преступников разного толка. Сходные истории бы­ли у меня и у Сергея Герасименко, когда мы в разное время посещали лагерь беженцев из Чечни. Глядя на журналистов, расхаживающих по лагерю без охра­ны, женщины-беженки на своем гортанном языке, не особенно стесняясь, рассуждали о том, что вот по лагерю ходят «живые деньги», но вот спрятать, что­бы потребовать за них выкуп, - негде...

Между первой и второй чеченскими войнами был такой небольшой промежуток относительного затишья, когда активных боевых действий вроде бы не велось, и на восстановление Чеченской Респуб­лики начали поступать огромные деньги, такие, ка­кие не снились другим регионам страны. Мне теле­компания поручила сделать репортаж о том, как идет восстановление разрушенного хозяйства.

Расслабленный и почти умиротворенный (вой­на-то кончилась, наступил, хоть Хасавюртский, но все-таки — мир!) я прилетел в Грозный нормальным рейсовым самолетом. С самого начала коман­дировка не заладилась — вокруг аэропорта Север­ный, насколько видел глаз, стояло войсковое оцеп­ление. Командировку нужно было отмечать у во­енного коменданта аэропорта. Когда я сказал, с каким заданием приехал, комендант посмотрел на меня как на тихопомешанного и покрутил паль­цем у виска:

— Твое начальство вообще соображает, куда оно тебя посылает? Ты что, один приехал?

Провожаемый его сочувственным взглядом, я вышел на площадь перед аэропортом и с большим трудом нашел «частника», который согласился до темноты «почелночить» со мной по городу.

- Почему до темноты?

Водитель старый чеченец, объяснил туманно:

- Шалят в городе... — И мы поехали. Грозный — город сравнительно небольшой и за

два-три часа его вполне можно проехать несколько раз из конца в конец. Если секторы частной заст­ройки были относительно целыми, пострадали лишь некоторые дома, то центр города напоминал фотографии Берлина в 1945 году. Жуткие руины, ос­тавшиеся от многоэтажных домов, казались нарисо­ванными на фоне темнеющего неба.

- Отец, ты хорошо город знаешь? Провези меня туда, где сейчас идет восстановление...

Мы почти до темноты колесили по городу, и во всем городе я насчитал только шесть строительных бригад численностью от двух до шести человек, ко­торые вели хоть какие-то работы. На следующий день уже с утра я предпринял точно такую же поезд­ку, но никто нигде не работал. Тогда в печати и по телевидению называлась цифра от четырех до семи миллиардов рублей, направленных на восстановле­ние порушенного хозяйства. Интересно, какой за­работок был у тех полутора десятков строителей, которых я видел работающими на восстановлении го­рода Грозного?

К концу дня я вернулся в гостиницу возле стади­она, где под круглосуточной охраной ночевали все журналисты, и спросил коллег, что можно отснять в городе на тему «восстановления». Но коллеги по­просту подняли меня на смех.

Вечером второго дня один корреспондент ИТАР-ТАСС решил дойти до местного рынка, что­бы купить на ужин продуктов. Я пошел вместе с ним, так как заметил, что в течение дня мне не­сколько раз попались на глаза одни и те же молодые люди. Этих же людей я увидел и в начале улицы, на которой был развернут рынок.

— По-моему, за нами следят... - Зачем мы им нужны? Показалось, наверное... — отмахнулся коллега.

Мы прошли вдоль рядов, приценившись к про­дуктам, потом свернули за угол и, пройдя несколько шагов, развернулись и пошли назад. На углу мы нос к носу столкнулись со своими преследователями, которые, отчего-то внезапно смутившись, быстро побежали и скрылись в базарной толпе.

Мы поторопились завершить свои покупки и вернулись в гостиницу под надежную охрану авто­матчиков.

Казалось бы, случайность? А случайно ли не­сколько месяцев находилась в плену, ожидая вы­купа, съемочная группа НТВ Елены Масюк? Слу­чайно ли томился в плену французский фотограф? За что отрезали головы английским связистам, ко­торые делали для республики благое дело, восста­навливая связь? Почему и за что погибла группа «Врачи без границ», которую возглавлял Феликс Клуни?

По сей день никто не знает, где могилы этих врачей...

Помните, вы — лазутчик жизни. Вы любой (для себя) ценой обязаны вынести из зоны смерти чест­ный и непредвзятый репортаж, информацию. А для этого необходимо как минимум вернуться.

А. М. Есть в этой лекции несколько спорных мо­ментов, но не зря же говорил Вольтер: «Мне ненави­стны ваши взгляды, но я готов отдать жизнь за то, чтобы вы имели возможность их высказать!» Поэто­му всякая точка зрения имеет право на жизнь, а де­ло читателя — разобраться в других воззрениях и, в конце концов, выработать свое.

Не обязательно самому иметь личный опыт жур­налистской работы. Однако если его нет, необходи­мо посетить одну-две газетные редакции и ознако­миться с условиями работы там. Идеально хотя бы неделю повариться в газетном котле. Подышать воз­духом редакции, понюхать свежеотпечатанные по­лосы. А если наткнетесь на газетного «фаната», счи­тайте, что вам повезло.

Ю. Р. А не кажется тебе, что даешь очень ко­варный совет? Есть ли гарантия, что относительная свобода, которой пользуются журналисты в своей среде, окажется соблазном для твоего посланца в редакцию? Сколько я знаю таких случаев, когда со­трудник пресс-службы, пообщавшись с журналис­тами и увидев внешнюю сторону их жизни, прони­кался духом свободолюбия и бросал ведомственный PR, где он должен ходить по струнке, заглядывать в рот начальникам и старшим, и в итоге стал при­носить домой более чем скромное жалованье?

Ведь он не увидит за столь короткое время те «невидимые миру слезы», на которые столь «щедра» журналистика...

А. М. Это неизбежный риск. Но тем, кто этого не почувствовал, будет тяжело понять, почему Ляпис Трубецкой так жаждал увидеть своего «Гаврилу» опубликованным.