Игорь Минутко - Что там, за поворотом?

— Альт! Сильва! Ко мне!

Но нет, это уже был сон, потому что Витя увидел, что обе собаки сидят в креслах, как люди, и курят сигары. Витя даже почувствовал запах табака. Разве все это может быть наяву?

Окончательно Витю разбудил крик Кати:

— Зверь! Зверь!

Витя открыл глаза и увидел, что в белесом предутреннем воздухе, прямо перед шалашами, стоят огромные чудовища. А одно чудовище просунуло морду в шалаш и шумно нюхало. Витя прошептал, не узнав своего голоса:

— Во... Вовка! — И вдруг увидел, что Вовки в шалаше нет. Витя мгновенно вспотел.

В это время чудовище вытащило свою морду из шалапта, и совсем рядом Вовка сказал:

— Вылезайте, герои!

— Испугались спросонья, — сказал незнакомый мужской голос.

Витя, путаясь в ватнике, вылез из шалаша. Катя, поеживаясь и зевая, выползла из своего улья. Глаза ее были круглые от страха.

Все вокруг было серым от росы; уже светало — над далекими полями порозовело небо. Острый холодок пробирался за ворот.

У слабо горевшего костра сидели Вовка и заросший мужчина в меховой поддевке и резиновых сапогах. Мужчина курил козью ножку, и Витя узнал запах табака. Рядом лежали Альт и Сильва и часто дышали, высунув красные языки, — они уже набегались, шерсть на животе и лапы были мокрыми. А вокруг костра стояли лошади, блестящие от росы. Одни встряхивали гривами, щипали траву, другие неподвижно глядели в костер. Иногда лошади делали неуклюжие прыжки, потому что передние ноги их были спутаны.

— Вот, знакомьтесь, — солидно сказал Вовка, — Терентий Иванович. Лошадей он в ночном пасет.

Терентий Иванович улыбнулся, а Витя и Катя по очереди пожали крепкую горячую руку.

— Знаете, сколько мы от Жемчужины отплыли? — спросил Вовка. — Двенадцать километров. Сегодня еще шесть проплывем, и будет деревня Черемуха. Верно, Терентий Иванович?

Терентий Иванович кивнул.

— А от Черемухи — обратно. Это будет конечная точка нашего путешествия. Что на это скажете? — спросил Вовка.

Витя и Катя промолчали, потому что не хотелось, чтобы у путешествия была конечная точка.

— Ладно, — сказал Вовка, — потом решим. А что Терентий Иванович про лошадей знает! Еще раз расскажите, а?

— Пожалуйста! — попросила Катя.

— Ну да, я и толкую, — охотно заговорил Терентий Иванович. — Всю жизнь я при них, при лошадях. И, скажу вам, смышленее существа не видывал. Все они понимают, на все у них своя мнения. Только что сказать не могут по-нашему. Человеческим, стал быть, языком. — Тут Терентий Иванович задумался, усмехнулся так загадочно. — И то неверно это. Раз в год говорят они, лошади, человеческим языком.

— По-русски? — прошептала Катя.

— Точно. Все нашими словами. — Терентий Иванович сильно затянулся козьей ножкой, и заросшее лицо его озарилось красным огнем. — Но для этого надо знать день точный. А никто не знает. Только древние старики. Вот мой дед знал. Но как я его ни выпытывал, не сказал мне.

— Почему же? — спросил Витя, чувствуя, как что-то таинственное окутывает его.

— А потому. Ежели он скажет, лошади день свой переменят, и уже не узнаешь, когда их послушать можно. Останется это лошадиным секретом. Да-а... И вот в такой день, знаю только, что на зиму он выпадает, в такой день приходил мой дед к своим лошадям, они клали ему головы на плечи и все рассказывали. Шепотом, конечно. Как им живется да за что они на него в обиде, чего поесть хотят, какие промеж них ссоры-раздоры. Словом, все про свою жизню лошадиную. И уж дед знал, как дале с ними обходиться, чтобы все миром да ладом...

Витя посмотрел кругом. Уже совсем было светло. Солнце встало где-то за лесом. Макушки деревьев покраснели. А вокруг все так же стояли лошади, жевали траву или задумчиво смотрели в костер...

— Ну, нам пора, — сказал Терентий Иванович. — Спасибо за компанию. — Он пожал всем руки и сказал лошадям: — Пошли, ребята.

Терентий Иванович шагал по лугу, а лошади дружно прыгали за ним. Вскочили Альт и Сильва, некоторое время бежали рядом, весело лаяли; судя по всему, лошади вызвали в них горячую симпатию.

— По-моему, все звери умеют по-человечьи говорить, — сказала Катя. — И у каждого зверя свой день в году.

Вовка хмыкнул. Вот ведь дурная привычка — хмыкать.

А утро разгоралось. Уже теплое солнце стояло в небе; высохла, ушла легким паром роса; утренними голосами пели птицы. Ленивые тяжелые облака громоздились на горизонте. Черной точкой плавал в необъятной синеве ястреб — выискивал добычу.

Ребята искупались, позавтракали и поплыли дальше.

Первой его увидела Катя.

— Смотрите, солдат! — закричала она. — Памятник!

Берег Птахи уже давно стал крутым, обрывистым. На обрыве стоял каменный солдат. Солнце освещало его. Он, молчаливый и строгий, стоял, потупив голову. Его руки лежали на автомате.

Как это неожиданно и странно: на берегу маленькой речушки Птахи, затерявшейся среди полей и лесов, стоит памятник — каменный солдат с автоматом...

Причалили к берегу, взобрались на кручу.

Памятник поднимался над братской могилой. На гранитном постаменте были высечены имена. Много имен. Потускнели золоченые буквы: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. Август. 1943 год».

У подножия памятника лежал букет засохших полевых цветов. Сразу за спиной каменного солдата начиналось неспокойное поле ржи.

— У нас дядю Захара на войне убило, — тихо сказал Вовка.

— А у нас всех мужчин, кто на фронт ушел, — потупилась Катя. — Четверых.

«А у меня могло убить папу, — подумал Витя. — И тогда бы не было меня». И еще он подумал: «И Матвея Ивановича могло убить там, в Ленинграде».

— Ребята! — сказала Катя. — Ведь через три дня двадцать второе июня!.. Война началась. В тот, в сорок первый год.

— И сколько сразу людей убило! — сказал Вовка.

Ребята замолчали. Медленно плыли в небе над суровым солдатом тяжелые облака. Одно облако закрыло солнце, и сразу потемнело, ветер погнал волны по ржаному полю. Каменный солдат, казалось, нахмурил брови.

— Давайте нарвем ему цветов, — сказала Катя и побежала к меже поля, где росли васильки и ромашки.

Вовка пошел за ней.

А Витя все стоял перед каменным солдатом. И думал.

Впервые он думал так... Это же невозможно представить: под этим памятником похоронены люди. Они были живыми, говорили, смеялись, ели. У них были свои заботы, привычки, радости. У них были разные интересы. Были любимые книги. И их — нет! Они умерли...

Витя стал читать имена на памятнике: «Рядовой И. Терехов, рядовой В. Михайлов, рядовой Ахмедов, младший лейтенант В. Савельев, рядовой Т. Грач...»

«Рядовой Т. Грач!.. — Витю бросило в жар. — Тарас Грач?» Это о нем вспоминали папа и его фронтовые друзья дядя Женя и дядя Саша... Может быть, совпадение?.. Витя прочитал еще раз: «...рядовой Т. Грач». «Они еще говорили, что Тарас Грач погиб в наших краях, — смятенно думал Витя. — И папа сказал, что они прошли тут с боями. И теперь вряд ли узнают места, где сражались с фашистами. Значит, все это было здесь, на берегах Птахи?»