Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

При этих словах мы вспоминали, что дон Омеро перед поездкой в Соединенные Штаты именовался Тел есфоро Чаверри, а из Соединенных Штатов вернулся, горделиво хвастаясь именем бессмертного автора «Одиссеи» и «Илиады» [85] Гомер — имя знаменитого древнегреческого поэта, написавшего «Илиаду» и «Одиссею», по-испански произносится Омеро. .

Кроме насмешливого характера и прочих недостатков, у дона Лисаниаса была привычка, вызывая девочек к доске, обращаться к ним со стишками и комплиментами, которые ему казались забавными и остроумными, но на меня производили отвратительное впечатление. Вот за это я и понес наказание.

В тот день, вызвав к доске Лолу — темноволосую девушку из Гуанакасте, сумасбродный учитель английского языка продекламировал:

Незадолго до этого я прочел в старом альманахе сатирические рифмованные каламбуры и песенки и, с мыслью об учителе английского языка, заучил стишки. Уж не знаю, как это получилось, но с места — во весь голос — я отчеканил:

Учитель подскочил на месте и в бешенстве крикнул мне:

— Вон из класса, наглец!

Я ответил парой крепких словечек. Дон Лисаниас побежал в дирекцию. В конце того же дня, после занятий, секретарь известил, что за неуважение к дону Лисаниасу меня наказали недельным исключением из Института.

Дни вынужденного безделья я посвятил бродяжничеству, о чем мать ничего не знала: Томасито не проронил дома ни единого слова о происшедшем, а я, перехватив письменное уведомление канцелярии, адресованное матери, каждый день делал вид, будто хожу в школу.

Целую неделю провести вне стен школы и вдали от дома, одному, купаясь в речных заводях, бродя по рощам и лугам, отнюдь не явилось для меня наказанием. Наконец-то я мог без помех заняться охотой на птиц или же, что мне особенно нравилось в ту пору, дать полную волю мечтам!

Еще до этого происшествия у меня появилась склонность к одиночеству; я искал уединения, избегая людей, чтобы целыми часами мечтать. Я создал свой внутренний мир, далекий от действительной жизни: то я преследовал тюленей и бросал вызов полярным льдам, то под палящими лучами африканского солнца охотился на львов или сопровождал Эрнана Кортеса [86] Эрн а н Корт е с (1485–1547) — испанский конкистадор, в 1521 году завоевал Мексику. в его дерзких походах, а назавтра снаряжал вместе с другими смельчаками воздушный шар для полета на луну. Я был способен в течение многих дней лелеять фантастическую мечту, вкладывая в нее свою душу, и, одержимый пылким воображением, ревниво хранил ее, обдумывая и тщательно отделывая каждую подробность, беспрерывно добавляя что-нибудь новое и захватывающее. Так, нанизывая один эпизод за другим, я создавал настоящие новеллы — безрассудные и необычайные, а когда одна тема мне надоедала, я придумывал другую, не имевшую ничего общего с первой, еще более увлекательную.

Своим мечтам я отдавался полностью. И порой, как одержимый, я убегал далеко-далеко в поисках одиночества и тишины и, сидя на лугу, в тени смоковницы, убаюканный нежным шепотом ручья, проводил многие часы, мечтая с открытыми глазами. Я предавался мечтам в постели, в школе и даже на улице, двигаясь, как автомат; и, если кто-нибудь в эти минуты подходил ко мне поговорить, я отвечал резкостями и искал предлога остаться одному.

Итак, когда не было под рукой книги, я замыкался в мир безграничной фантазии и большую часть времени парил в облаках. Но зачастую, как только мои мечтания неожиданно сталкивались с реальностью жизни, я отрекался от них и говорил себе:

«Вот беда! Право, мне надо было родиться двести или триста лет назад… Сейчас уже все сделано, все изобретено, все уголки нашей планеты открыты и завоеваны. Каким делом заняться, чему посвятить свою жизнь, чтобы она стала интересной и полной опасностей? Ведь нынче смешно даже подумать о том, чтобы стать пиратом!»

И в таких случаях, чтобы утешиться, я давал себе обещание совершить смелое путешествие вокруг света.

Наступили полугодовые каникулы, совпадавшие с чудесной погодой, — приближалось лето, подстрекая к шалостям и всяческим проделкам. Дядя Сакариас письмом выразил желание, чтобы Томасито и я провели эти двухнедельные каникулы у него, в Атенасе. Это приглашение не привело в восторг моих теток, точивших зубы на жену и тещу брата. Вот почему, когда дядя приехал за нами, Томасито оказался тяжелобольным и не в силах был совершить подобное путешествие. И как я ни ворчал себе под нос, пришлось мне отдуваться за двоих.

Из Алахвэлы мы выехали ранним утром. Дядя, считавший себя хорошим наездником, сидел на своем лучшем коне, гнедом и резвом иноходце, а я на каурой жеребой кобылке, также принадлежавшей дяде. То спускаясь, то поднимаясь по косогорам, мы пересекли по древнему каменному мосту старой проезжей дороги Рио Гранде [87] Р и о Гр а нде де Т а рколес — река, протекающая между городами Алахвэла и Атенас. , и, когда наконец, обливаясь п отом под жарким солнцем, прибыли в Атенас, я, опасаясь насмешек городских ребят, мысленно изругал дядю, посадившего меня на жеребую кобылу, чье отвисшее брюхо казалось совершенно непристойным.

Дядя Сакариас жил за городской церковью в просторном деревянном доме, окрашенном зеленой краской, в котором даже в самую сильную жару было прохладно. Мы остановили наших лошадей под тенью апельсиновых деревьев и чикосапоте [88] Чикосап о те — тропическое дерево, из сока которого делают ч и кле — жевательную резину. ; тотчас же в дверях дома появилась худая, сморщенная, как печеное яблоко, старуха с редкими волосами и желтоватым лицом. Поспешно вытирая руки о свой фартук, она восклицала:

— Иисусе, под таким солнцем! Бедняжки!.. Как вы себя чувствуете, дон Сакариас?

— Отлично, донья Долорес, отлично! — ответил дядя с чувством удовлетворения, глубоко и шумно вздохнув.

Старуха устремила на меня серые, мигающие глазки и с любопытством спросила:

— Это Томасито или ваш знаменитый племянник?

— Не кто иной, как мой знаменитый племянник Маркос собственной персоной, донья Долорес! — со смехом разъяснил дядя. — Томасито немного прихворнул и не мог приехать. Ну, до следующего раза, по окончании учебного года!

— Вот славно! Так вот он какой, этот Маркос, о котором я столько слышала! — воскликнула старуха, не скрывая своего удивления и преувеличенно-пугливого восторга, и снова оглядела меня с ног до головы.