Сергей Иванов - Исчезнувшие зеркала

Алёшка спал по-другому. Он как будто бы и вообще не спал. Он как будто лёг подумать, руки заложил за голову и глаза закрыл на минутку. И само лицо у него было не спящее, а такое, словно бы Алёшка кого-то хотел малость обдурить… ШП даже повнимательней решил приглядеться: спит ли он на самом деле?

И замер. Сердце перестало биться… Потом загрохотало тяжело и громко.

Но не из-за того, что Алёха якобы не спит и всё видит.

ШП совершенно ясно понял вдруг, что снова идёт вынюхивать. И так привычно, так умело готовится к своей «работе». В нём ничего, выходит, не изменилось. Лишь одно: он боится, что его «засекут» на запретном занятии.

Не пойду! К чёрту!

Но не смог остановиться, уверенный, что узнает сейчас важное. Побежал, уже не думая о холодной росе, что висит на траве, как на проволоке. Не думая о Тане и даже об Алёшке. Побежал скорей к заветной дыре.

Так случилось, что он вылезал из той дырки совершенно одновременно с Истратовым, который вылезал из окна. Редкое совпадение, подумал он быстро. Хотя частых совпадений, наверное, вообще не бывает.

Да, вот так: один вылезал оттуда, другой — отсюда. Только ШП Истратова видел, а Истратов его нет.

Истратов спрыгнул в траву, замер, огляделся. Но тоже ни малейшего внимания не обратил на чудо спящего утра. И у ШП сердце вдруг замерло, он подумал: «Неужели и я такой? Не хочу таким быть!»

Лагерь доверчиво спал, а по нему крался Истратов и за Истратовым крался ШП… Недаром говорят, что настоящие злодеи идут на преступление не в полночь, как любят придумывать разные писатели, а именно утром, когда сон особенно крепок и люди особенно беззащитны.

Далеко Истратов не пошёл. Он остановился около… пожарной бочки. В каждом лагере, перед каждым отрядным домиком стоят такие: обычная железная бочка, выкрашенная в красный цвет, а внутри вода. Чего из такой бочки можно потушить — это, конечно, неизвестно. Может быть, коробок спичек? Но факт, что они стоят, пожарным душу согревают

И вот Истратов что-то сделал /ШП не успел рассмотреть, но в руках у него появилась, блеснула в лучах наконец-то взошедшего солнца… леска! Да, это была рыболовная леска. Итак, в бочке на этой леске у Истратова что-то сидело. Но что? Оружие? Золото? Связка с зеркалами?

Осторожно — Истратов вынул какой-то свёрток, укутанный в полиэтилен… Так, сперва камень, ну, это понятно, это грузило, потом… ШП буквально глазам своим не поверил! Истратов вынул коробку конфет — «Вечерний звон», что ли? А может, ещё какие-то. В общем, то, что называют шоколадным набором.

ШП не очень хорошо видел, но всё же конфет было в коробке не меньше половины. Истратов принялся их есть. Брал по две, по три и быстро, сильно жевал — так голодные люди в кинофильмах жуют чёрствый хлеб. И ещё он озирался: не наблюдает ли за ним кто. И был он в этот момент как-то особенно противен, может быть, потому, что голову из плеч не вынимал и крутил ею просто, как шаром.

Не переставая жевать, Истратов проверил содержимое своего свёртка. Там был ещё какой-то кулёк — тоже, по хрусту, с конфетами — и плитка шоколада… Вот, значит, в чём его жадность, в еде! Как же это я сразу не догадался, думал ШП, если такие худые и с такими шеями тоненькими, то это значит жадные в еде!

И всё же он не мог понять, чего уж так Истратову надо было прятаться, с этими невероятными предосторожностями.

А дело, оказывается, в том, что у «Рассветного» испокон веку существовала традиция: заводить в отрядах так называемые «сладкие мешки». Кому чего из дому прислали — яблок, печенья или вот конфет, всё тащи в «сладкий», а проще говоря, в общий котёл И ты мог быть каким угодно хулиганом, но только не это крохоборство, чтобы от ребят утаивать жевательную резинку или шоколадку.

Это всё объяснили приезжим детективам Ирина-Марина… А тем более ещё был позор, что он ведь взрослый парень, из второго отряда! Сёстры рвались в бой буквально как две тигрицы. Тут дело не в том, чтобы наябедничать и посмотреть, как человек мучается позором, а просто пусть народ знает! Ведь этот Истратов уже не первый год в «Рассветном», и такой якобы принципиальный, такой вечно надменный до ужаса.

Сёстры всё это выпалили, как из пушки, и даже ещё быстрее, чтобы не терять времени даром и заняться благородной местью. Но Алёшка вдруг сказал:

— Что ж, человек нам попался неплохой… В смысле — жирная рыбёшка!

— А?! — Сёстры повернули к нему свои серо-зелёные квадратные от удивления глаза.

— Мне нужны бумага и ручка, — сказал Алёшка очень твёрдо.

Дело в том, что он опять кое-что придумал. Ему просто ничего другого не оставалось, как придумать это. Потому что сегодня утром в разговоре с Таней Алёшка осторожно пустил несколько пробных шаров: что, мол, зря только здесь просидим, ничего не добьёмся… Может, говорил он это слишком уж скучным голосом, Таня его даже дослушивать не стала. А может, потому у него и получалось скучно, что он слишком хорошо знал Танино упрямство!

Короче говоря, другого выхода не было, приходилось что-то придумывать, хоть ты повесься. И он все силы старался положить на придумывание.

А Таня, кстати, тоже сидела пол-утра и думала. И кое-что у неё придумывалось, но такое странное, что и не выговоришь.

Славу богу, ей пока не требовалось говорить. Явился ШП, потом сёстры… У них в компании получалась такая довольно странная цепочка: сёстрам нравился ШП, ШП, как гвоздик к магниту, тянулся к Алёшке, а Алёшка старался всё сделать так, чтобы понравилось Тане.

Итак, ШП рассказал про то, что он, якобы случайно, увидел сегодня в предрассветной мгле, сёстры разозлились и рассказали про сладкий мешок… Тут-то в голове у Алёшки и загорелся огонь новой идеи.

Он вот что предлагал. Раз Истратов известный злыдень и раз он здесь давно, от него можно узнать все сплетни про лагерный народ. Самое ценное из этих сведений надо записать…

— А какое самое ценное? — спросила Ирина-Марина.

— Ну самое для нас подозрительное… Кто когда-нибудь чего-нибудь украл. Или кто любит сверкающие предметы. Или кто в библиотеке зачитал книгу «Королевство кривых зеркал»…

— Детство какое-то!

— Детство, потому что я никакого ценного злодейства не могу придумать. А когда он начнёт давать показания, вы сразу поймёте!

Алёшка взял поданные ему ручку и блокнот, написал несколько слов, вырвал страничку, протянул ШП:

— Гони! Прямо к Истратову!

Здорово это у него получилось! Ясное дело, Тане хотелось вмешаться, но просто она как-то не успевала в нужную минуту сказать своё, а потом уж было поздно. Почему же она не успевала? А потому, что командирские погоны сами собой таяли у неё на плечах.

Вот и сейчас она только слышала, как сердце бьётся, да ещё слышала, как в ушах звенят-повторяются Алёшкины слова: «Вы главное, детки, не волновайтесь. Я всё продумал!» Это он вообще-то сёстрам сказал. Но оно и к Тане могло относиться.