Сергей Иванов - Исчезнувшие зеркала

— Что такое? Не знаешь? Пахнет, что ль, чем?

— Да ничего не пахнет, — ответил Алёшка не особенно охотно, — просто ребёнок где-то плачет.

Таня прислушалась. Верно! Если специально дать себе задание ловить ушами детский плач, то услышать можно.

— Чего ж ты молчал-то?

А что я ему — мама? — Алёшка вроде бы виновато, а больше равнодушно пожал плечами. — Он уж второй день плачет. Или даже третий.

— Не стыдно тебе, Алёша Пряников?

И Таня дальше стала говорить всё, что в таких случаях, она считала, человек должен сказать человеку. Алёшка слушал её и как бы переживал, а как бы и — если повнимательней присмотреться — ждал, когда же Таня наконец кончит.

Что? — вдруг перебила сама себя Таня. — Думаешь: свисти-свисти, интересно слушать!

— Ничего я так не думаю, Тань! — Алёшка взял не дочитанное Таней письмо, с сердитой аккуратностью стал его складывать. — Я, Тань, думаю, в семью лучше не вмешиваться. Двое дерутся, третий не лезь!

— Какие двое?

— Ну там же мать и какая-то девка маленькая. Когда, Тань, даже муравьиха своего муравьёнка лупит, и то, Тань…

— А если не лупит? Если этот муравьёнок там один? И у него вода горячая из крана шпарит, а? Или у него газ открылся, а он его закрыть не умеет?!

— Да ладно, Тань. Сама же знаешь, ничего такого и в помине нету.

— Ну вот и давай проверим!

Эх, Таня-Таня… Ладно, уступлю!

— Давай проверим, — сказал он бодро и почувствовал, как же сегодня жарко для того, чтобы заниматься каким-то делом. — О! Вроде он и замолчал…

— Где ж замолчал-то? Плачет!

Действительно, плакал. И причём как-то непонятно, не от боли, не от страха, а просто, что у него такая жизнь тяжёлая и ничего другого не остаётся, только плакать. Чуткими своими ушами Алёшка совершенно точно определил, что это именно мальчишка. И что это на втором этаже. Правильно, вот там как раз — Алёшка поднял голову, — где балкон закрыт. Поэтому так глухо и слышно, словно зимой.

Да, товарищи! Если у человека великие способности, это… это… Тане прямо страшно сделалось, когда Алёшка остановился на лестничной площадке второго этажа, постоял в абсолютной тишине и потом уверенно показал на дверь:

— Тут! Звони!

Таня, конечно, не знала, что Алёшка, хитрец, ещё внизу понял, что за квартира. Но ведь, по-честному говорЯуЛ^это было совсем не просто. А здесь, на каменной глухой площадке, перед дверьми, обитыми толстой поролоновой бронёй, это казалось вообще чудом света.

Таня посмотрела на кудесника:

— Точно? Звонить?

Тогда он сам, решительно, как Кио, нажал кнопку — зачирикал электрический соловей.

Прошло несколько так называемых «томительных минут». Наконец из-за двери послышалось тихое и грустное:

— Мамы нету…

— А мы знаем! — весело прокричал Алёшка и торжествующе посмотрел на Таню.

Но очень скоро до него дошло, что надо же ребёнку что-нибудь путное сказать, утешить или вообще как-то помочь. И Алёшкино торжество разом прекратилось, а началась растерянность.

— А что тебе мама сказала, когда ушла? — и понял, что спросил не совсем то, что нужно.

— «Я скоро приду», — всхлипнули за дверью.

Было ясно, что «скоро» давным-давно прошло, а мальчишка готов опять приняться за рёв. Алёшка это всё быстренько вычислил и подумал: «Зря мы затеялись. Теперь жди маму. А она, может, вообще завтра придёт!» У Алёшки между тем была важная причина как можно скорее оказаться дома. ШП ушёл стоять в очереди за кроссовками и должен был звонить про то, какие размеры и какие кроссовки. Вчера вечером им сказали в «Спорттоварах»: «Приходите-приходите, завтра утром будут…» У них же там, в универмаге, приближался конец месяца, понимаете?

А когда это в другой раз получится столько совпадений: чтобы конец месяца, и чтобы продавщица была добрая — сама предупредила, — и чтобы народ ещё как следует в Москву не наехал — значит, уж точно достанется.

Для ребят, которые возьмутся за эту книжку лет через сто, будет совсем непонятно, что это за кроссовки да что это за очередь. Но нам-то, которые живут с Таней и Алёшкой в одно и то же время, всё совершенно ясно. Кому не хочется первого сентября пойти в школу в новых кроссовочках!

Теперь же великое мероприятие срывалось! А Таня, конечно, ни о чём не помнила. Только об этом мальчишке, который сидел за запертой дверью.

— А дверь ты нам открыть можешь? — спросила Таня весёлым голосом.

— Не-эээт!

Ну всё, понял Алёшка, сейчас уж рёв пойдёт полноводной рекой.

— Вот и очень хорошо! — крикнула Таня ещё веселей. — Мы как раз такие специальные пионеры, которые слушают у дверей, кто из ребят плачет. И устраивают им концерт по заявкам. Но обязательно только, чтобы дверь была закрыта.

— У меня закрыта! — сказал мальчишка, и было слышно, как он для убедительности ещё и подёргал за ручку.

— Очень хорошо! Тебя как зовут?

— Гриша.

— Начинаем концерт по заявкам Гриши… Вы чего желаете, песню или сказку?

— Сказку! — сказал Гришка этот таким голосом, будто хотел заметить, что дураков-то нет, что он хотя и маленький, но отлично понимает: сказка куда интересней и длинней какой-то песни!

Таня улыбнулась, поняв всё это и подумав, насколько она взрослее того бедняги, сидящего взаперти.

— Начинается сказка! Жил да был царь… Ты знаешь, что такое царь?..

Тут она вдруг сообразила, что и сама толком вряд ли объяснит, кто же такие цари и какая в них нужда.

Но, слава богу, Гришка оказался парень не промах.

— Знаю, — он сказал, — знаю. Их всегда по телевизору показывают, по мультфильмам.

— Пр авильно! — обрадовалась Таня. — Такой, знаешь, с короной… Ну и вот. И было у него три сына. Позвал он их один раз к себе и говорит: «Пора вам, детушки] жениться!»

Так потихоньку-полегоньку началась сказка про лягушку-царевну, которая потом обернулась Василисой Прекрасной… Скоро и Алёшке стало интересно, тоже захотелось участвовать. А чего ж ему? Молча сидеть на холодной каменной ступеньке? Со скуки удавишься… Когда Таня дошла до места:

— И вот говорит ему Лягушка…

— Не печалься! — вдруг тоненьким голосом заговорил Алёщка. — Не печалься, Иван-царевич. Будет тебе к утру ковёр!

Так вот и получилось, что он стал играть Василису Прекрасную. И ему всё время приходилось говорить тоненько и сладко. А Тане теперь, выходит, достались роли Ивана-царевича, царя, Когцея Бессмертного. И ей приходилось говорить басом, чуть ли вообще не рычать, как львице. Это было и смешно, и трудно, и отлично… Бедный ШП там, наверное, весь уже обзвонился, но они совершенно про него забыли!

К сожалению, окончание получилось не такое, как они думали. Кощей Бессмертный явился раньше, чем было положено.

Дверь рядом с той, перед которой они разыгрывали свой спектакль, вдруг отворилась, и на площадку вышел старик… Бывают такие, знаете, старички, то есть маленькие, лысенькие, со спиной закруглённой. Этот — нет! Высоченный, волосы густые, хотя и белые. А голос действительно, как у Кощея в самый расцвет могущества. Прямо такой громоподобный: