Джеймс Паттерсон - Охотники за сокровищами

– Понял, – сказал Томми и ушел в рубку – вводить новые координаты.

Десять минут спустя «Потеряшка» снова вышла в море и взяла курс на город Нью-Йорк.

Пришла пора познакомиться с доктором Льюисом.

Когда мы вошли в гавань Нью-Йорка и миновали статую Свободы, вокруг оказалось великое множество судов – баржи, круизные теплоходы, прогулочные суда, яхты, – и с любого из них за нами могли следить.

А может, мы просто уже привыкли всех подозревать.

Еще бы – если вам скажут, что ваши мама с папой, оказывается, работают на ЦРУ, вы тоже задергаетесь.

Мы поднялись по Гудзону и встали на якорь на причале по Западной Семьдесят девятой улице. Кампус Колумбийского университета, где работал доктор Льюис, находился близ Западной Сто восемнадцатой – совсем недалеко отсюда. Не успели мы причалить, как блямкнул компьютер в рубке – нам пришло электронное письмо.

От дяди Тимоти.

В Чарльстоне ходят слухи, что вы продвинулись ближе к цели. Поздравляю. Я поднял связи и организовал вам на ночь номер в гостинице «Плаза».

«Плаза» – самый шикарный отель во всем Нью-Йорке.

Там провели медовый месяц мама с папой. И мы тоже бывали там пару раз, когда еще были все вместе, дружной и счастливой семьей.

И вот Томми завернул греческую вазу в мягкую (хоть и попахивающую) кофту и сунул сверток в спортивную сумку. Мы поймали такси и поехали регистрироваться в нашем шикарном отеле.

– Надо будет прокатиться на лошадях! – сказала Бек.

– Точно, – согласился Томми.

Здание «Плазы» – вылитый средневековый замок – расположено у южной оконечности Центрального парка, и у стен гостиницы всегда дежурят запряженные лошадьми кареты. Папа всегда шутил, что «Плаза» дороже других отелей потому, что «у нее лошадиных сил больше».

Эх, папа! Как он любил эти незамысловатые шуточки.

Цокали копыта, карета поднималась на причудливой формы холм в Центральном парке, а мы вдруг умолкли и долго-долго ехали молча.

Я вспоминал папу и маму и как мы в прошлый раз ехали в карете вместе с ними. Наверное, все остальные думали о том же.

– Вот бы папа посадил меня на колени, – сказала Бек.

– А мама показывала бы на каждую статую и на всякое разное и говорила, как что называется, – добавил Томми.

– А вечером, – тихо произнесла Шторм, – вечером мы бы вместе с ними сели на пол в гостинице, и они помогли бы мне запомнить карту метро.

– Слушайте, – сказал я, чтобы сменить тему (еще чуть-чуть, и прослезились бы все, включая кучера и лошадь), – а давайте, как покатаемся, где-нибудь перекусим.

– В «Серендипити»! – хором закричали все (и я тоже). Мама с папой любили «Серендипити-3» больше всех остальных ресторанов в Нью-Йорке, наверное, потому, что там подавали классный десерт под названием «заморрроженный горячий шоколад».

Но и ярко разукрашенные стены знаменитого ресторана тоже хранили в себе немало воспоминаний о старых добрых днях. И хотя нам подали самый лучший в мире шоколад с мороженым, мы все равно сидели грустные.

Когда десерт был наполовину съеден, Бек наклонилась и прошептала мне на ухо:

– Не горюй. Когда мы придем сюда в следующий раз, нам подадут на две трубочки больше. Для мамы…

– И для папы, – закончил я.

На следующий день рано поутру мы пижонски позавтракали в «Плазе» – яичница с беконом и тосты, тридцать один доллар (с каждого) – и двинулись в Колумбийский университет. Греческую вазу Томми по-прежнему нес в своей безразмерной спортивной сумке.

Однако в тот самый миг, как мы вышли из шикарнейших дверей нашего шикарного отеля и сошли с наишикарнейшей красной ковровой дорожки на тротуар, я почувствовал, что за нами следят.

– Эй, ребята! – сказал я и кивнул в сторону трех молодых парней в солнечных очках, пляжных шортах и гавайских рубашках – мешковатых, чтобы надежно скрыть наплечную кобуру. У каждого из них в левом ухе было по наушнику, а от наушника шел тонкий крученый проводок – ни дать ни взять секретные агенты на каникулах. И все трое очень внимательно смотрели на нас.

– Спокойно, – скомандовал Томми, покрепче прижав к себе сумку. – Надо оторваться от этих дрыгунов-прыгунов.

(Понятия не имею, что такое дрыгуны-прыгуны. Наверное, это та девица, Джей-Джей, его научила – они были знакомы всего ничего, но от нее Томми изрядно набрался пляжного сленга.)

Чтобы не сталкиваться с дрыгунами-прыгунами, мы прогулочным шагом обогнули большой бурлящий фонтан и направились в сторону Пятой авеню.

Троица самых обычных нью-йоркских любителей серфинга зашагала следом.

– Пошли, – скомандовал Томми, когда мы достигли Восточной Пятьдесят седьмой улицы. И повел нас прямиком туда, где виден был выгнутый аркой фасад огромного спортивного магазина Niketown , весь из стекла. Нет, конечно, он вовсе не собирался прикупить пару кроссовок. Он просто знал, что в магазине всегда страшная толкотня.

Мы ускорились и влетели в здание, которое можно было с полным правом назвать музеем кроссовок. Тут и там торчали манекены в самых крутых найковских костюмах. На узеньких полках по стенам стояли кроссовки – провались в гигантскую пачку M&M’s, и то не увидишь такого разноцветья. Ритмично громыхала какая-то музыка, заполнявшая собой весь центральный зал, все пять этажей в высоту.

– Надо от них оторваться, – сказал я. – Это же те пляжники, серфингисты!

– Не цепляйся к серфингистам, – сказал Томми. – Джей-Джей, например, классная.

– Ага, – сказала Бек, – а вот эти трое у нас на хвосте – не очень.

– Можно подняться по эскалатору на пятый этаж, выскочить в пожарный выход и спуститься по лестнице вниз на улицу, – предложила Шторм: она уже успела ознакомиться с планом эвакуации и выучила его наизусть.

– Ну, так давайте. Just do it ! – процитировал Томми знаменитый слоган Nike , который глядел на нас с каждой стены.

Шторм встала на эскалатор первой, мы с Бек – следом. Томми шел последним, потому что задержался на пару секунд, глазея на странные шипастые коралловые тапочки.

Когда мы были между вторым и третьим этажом, я заметил, что по эскалатору рядом спускается коротышка в футболке, на которой нарисована собака верхом на доске для серфинга. Волосы у коротышки были собраны в хвостик. Подозрительно знакомый такой хвостик.