Джеймс Паттерсон - Охотники за сокровищами

Мы срезали через сад со скульптурами, пролетели пару залов, где по стенам висели полотна в безумных цветных пятнах и изображения консервных банок с супом, и выскочили с другой стороны здания.

Чтобы точно не попасться, мы бегом пересекли улицу, завернули за угол и побежали к отелю «Хилтон», у которого вытянулся целый ряд желтых такси.

– Вам помочь, ребята? – спросил швейцар в ливрее.

– Да, сэр, – сказал я и вытащил из кармана очередные сто долларов. – Папа сказал, если я дам вам на чай, вы поможете нам поймать такси.

Швейцар немедленно дунул в свисток, и ко входу, шурша шинами, немедленно подкатило такси.

Сидевший за рулем водитель смахивал на психа. (Говорят, в Нью-Йорке большинство водителей психи.)

– Слушай, Бик, – сказала Бек, когда увидела этого пучеглазого безумца, – может, давай лучше пешком?

– Нет, – сказала Шторм, решительно садясь в машину. – Я устала бегать. И ходить тоже устала.

Мы с Бек сели на заднее сиденье рядом со Шторм. Томми устроился рядом с водителем. Дверь еще не захлопнулась, а такси уже рвануло с места и понеслось прочь от гостиницы. Ревел клаксон, водитель швырял машину из одного ряда в другой и что-то бормотал себе под нос. Мы проскочили на желтый, крутанулись вокруг площади Коламбус-серкл и пулей вылетели мимо Бродвея в сторону Колумбии.

Да уж – с таким безумным водителем мы не оставим нашим преследователям ни единого шанса!

Наконец мы добрались до Колумбийского университета. И даже живыми.

– Шермерхорн-холл, – указала Бек на здание красного кирпича, крыша которого зеленью могла соперничать со статуей Свободы.

– Его построили в 1896 году, – сказала Шторм (наверное, успела выучить наизусть брошюру колледжа). – Надпись над дверью гласит: «Заговори с землей, и да подаст она тебе урок».

– Что, правда? – удивился Томми. – Они тут с землей говорят?

– Ладно вам, – сказал я. – Надо найти факультет древней культуры и археологии.

Мы вошли в здание и на лифте поднялись на восьмой этаж. Томми так и тащил свою гигантскую спортивную сумку с вазой внутри.

Выйдя из лифта, мы услышали, как какая-то студентка сказала:

– Спасибо, профессор Льюис!

– Всегда пожалуйста, Кэтрин, всегда пожалуйста, обращайся.

Голос профессора показался мне знакомым – какой-то влажный, с хлюпаньем на каждой гласной.

Бек выбила дробь на офисной двери.

– Профессор Льюис!

– Входите, входите.

Мы дружно шагнули вперед и очутились в маленьком кабинете. Повсюду громоздились книги и бумаги – их стопки достигали потолка. Еще в кабинете громоздился сам доктор Льюис: он весил, наверное, килограммов двести, и мне показалось, что его толстые бока вот-вот выкатятся сквозь подлокотники скрипучего деревянного стула. У профессора были пухлые щеки и прилизанные курчавые волосы, расчесанные на пробор. На нем была твидовая спортивная куртка в рубчик, мятая рубашка, застегнутая на все пуговицы, галстук с танцующей девушкой в травяной юбочке и голубые джинсы.

– Вы на лекцию? – спросил профессор, поглядев на нас поверх очков.

– Нет, – ответил я. – Мы – дети доктора Кидда.

– В самом деле? Ах да. Брат говорил, что вы можете ко мне заглянуть.

– Какой брат?

– Мой брат-близнец. Очень интересный человек, он, скажем так, торгует древностями на Каймановых островах.

Бек бросила на меня быстрый взгляд. Неужели?..

– Вы имеете в виду Луи Луи? – спросил я.

– О да. Он пишет свою фамилию несколько иначе, чем я, но в этом повинна эксцентричность моих родителей, которые считали, что у близнецов должно быть одинаково все, включая имена. Однако по настоянию должностных лиц, регистрировавших наше рождение, наши имена написали немного по-разному. Он – Луис, через «у», а я – Льюис, через «ю».

– Ух ты, – восхитилась Бек. – А знаете, когда вы все рассказали, я заметила, что вы и вправду похожи на Луи Луи.

(Это было Очень Вежливо со стороны Бек. Могла бы ведь и просто сказать: «Ух ты, вы с братом так похожи на надувных толстяков с магазинного парада в День благодарения!»)

– Именно тем фактом, что мы с Луисом являемся близнецами, и объясняется то, что вы в итоге получили амулет с пчелой, – продолжил профессор. – Брат говорил, что его так и подмывало расторгнуть сделку с вашим отцом и продать минойскую безделушку Натану Коллиеру. Однако он дал слово вашему отцу. И еще он всегда симпатизирует близнецам.

– Ах, неужели, – заметила Шторм (по-моему, не без сарказма).

– Ну, – сказал профессор Льюис, – так чем могу вам помочь?

– Видите ли, сэр, – сказал я, – как вам, возможно, известно, наша мама пропала…

Доктор Льюис поцокал языком.

– Ах да. Как жаль, что она угодила в эту заварушку. Один из лучших известных мне умов археологического мира. Эксперт от бога, если говорить об аутентификации древних артефактов.

– Вот за этим вы нам и нужны, – сказала Бек.

Томми поставил на стол перед профессором свою сумку.

– Боже мой, что там?

– Артефакт, который мы нашли в Чарльстоне, Южная Каролина, – ответил я.

– У миссис Порции Мейси-Хадсон?

– Да, – сказала Бек. – У этой психопатки, у которой в голове одни пчелы.

– В самом деле? – Профессор Льюис потер пухлые ладони и стал похож на енота. – Могу ли я осмотреть ваше сокровище?

– Пожалуйста, – разрешил я. – Мы надеемся, что вы сможете провести экспертизу – ну, раз мамы здесь нет.

– Сделаю все возможное, – пообещал профессор Льюис и аккуратно расстегнул молнию на сумке.

– Я завернул в грязную кофту, – пояснил Томми. – Попахивает, извините.

Профессор аккуратно развернул сверток.

– Боже мой! – ахнул он. – Неужели…

Он извлек из древнего сосуда документы и прочел их, а потом снова ахнул:

– Боже мой!

– Что там? – спросил я.

– Греческая ваза.

– Это мы и так знаем, – заметила Бек.

– Простите, я должен был выразиться точнее. Это Эллады тень, обвитая листвой мужей из мрамора и легких жен.

– Чего? – Я так ничего и не понял.

– Дети, это та самая греческая ваза. Та, которой великий английский поэт Джон Китс примерно в 1819 году посвятил стихотворение. Вы знаете его «Оду к греческой вазе»?