Джеймс Паттерсон - Охотники за сокровищами

Я поглядел на Бек. Бек поглядела на меня.

– Давайте быстрее! – шепотом скомандовал Томми. Он поднялся на несколько ступенек и стоял теперь у нас за спиной. – Надо убраться подальше от этого дурацкого хвостика.

Я был с ним солидарен. А то мало ли, вдруг этот коротышка потребует купить ему новый баллон взамен того, что мы продырявили из подводного ружья за пять секунд до появления акул.

Мы поскакали вверх, перепрыгивая через две ступеньки. И врезались в Шторм. Она преспокойно стояла на месте.

– Что случилось, Бик? – спросила она.

– Пираты! – прошипел я сквозь сжатые зубы. – А мы думали, их акулы съели!

– Невозможно. Знаешь, какие у человека шансы выжить при нападении акулы?

Я так и не узнал.

Потому что на третьем этаже нам повстречалась еще одна знакомая рожа – с маленькой треугольной бородкой. Это был Лейрд, главарь пиратов. Рука у него висела на перевязи, и по тому, как он на нас зыркнул, я понял, что боль от соленой воды в раненом плече еще не забыта.

Лейрд коснулся левого уха правой рукой (левая висела на перевязи).

У него был микрофон, точно такой, как у тех парней в солнечных очках и гавайских рубашках. Я оглянулся: эта троица как раз добралась до второго этажа и что-то бормотала в воротники.

– Добро пожаловать в Нью-Йорк, малышня, – сказал Лейрд. – Здесь обитают брокеры с Уолл-стрит и прочие сухопутные акулы. Мистер Коллиер желает пригласить вас на два слова.

– Ладно, – сказал я, – вот тебе два слова: бежим отсюда!

И мы помчались по магазину. Мы – существа дикие и необузданные.

– С дороги! – кричала Шторм. – Отойди, а то сметем! Иду на таран!

Лейрд бежал следом, припадая на одну ногу. Видимо, еще до того, как эти наши пираты каким-то образом смылись, акула успела пожевать его ногу (а может, обглодала пальцы).

– Ух ты! – воскликнул Томми, чуть поотстав. – Смотрите, какие ботинки!

Ох уж этот Томми. Даже если он бежит, спасая свою жизнь, это вовсе не значит, что он не заметит все те прекрасные вещи, что тут расставлены.

– Эй! – прикрикнул на нас кто-то из сотрудников, когда мы бежали мимо целой шеренги манекенов в футбольных костюмах. – Здесь не бегают!

– Еще как бегают! – крикнул я в ответ. – Мы же бегаем!

– Проверяем новые кроссовки, – добавила Бек. – Пока вроде ничего!

Шторм вывела нас к лифтам и хлопнула по кнопке «Вниз».

Двери лифта распахнулись.

Мы запрыгнули внутрь.

Двери захлопнулись.

Как раз в тот миг, когда на площадку выскочили Лейрд и трое его подручных.

– Они побегут по лестнице, – выдохнул я. – Или спустятся по эскалатору. Но в холле мы будем раньше.

– А дальше что? – спросила Шторм. – Опять побежим?

– Да, – ответил Томми. – Выдержишь?

– А то.

Двери разошлись, и мы бросились к выходу.

– Здесь нельзя бегать! – закричал очередной сотрудник.

– Извините! – крикнул я в ответ. – У вас нет обуви для спокойных прогулок!

Мы вывалились в парадные двери.

– Такси! – завопила Шторм.

Каким-то чудом оказалось, что такси стоит прямо у выхода.

– Повезло! – обрадовалась Бек.

Но не тут-то было – в ту же самую наносекунду, как она произнесла эти слова, какой-то бизнесмен в пальто распахнул дверцу и увел такси у нас из-под носа!

– На запад, – сказала Шторм. – Нужно добраться до Бродвея и сесть на метро до Колумбии.

Мы уже собрались двинуться, но тут позади загрохотали по асфальту колеса скейтборда.

Я развернулся и увидел очередного парня за двадцать, в мешковатой одежде, который несся по тротуару на скейтборде. Парень летел прямо к нам.

Это был Джадсон – правая рука Лейрда.

Тут я должен извиниться перед продавцом хот-догов, тележку которого мы опрокинули, когда неслись по Пятой авеню мимо Трамп-тауэр. Простите нас, пожалуйста. Впрочем, если правило пяти секунд действует на улицах Нью-Йорка, вы, наверное, быстренько собрали подставки с сосисками с земли и распродали их на обед тем, кто любит, чтоб на зубах похрустывало.

К счастью, торчавший над тележкой с хот-догами зонтик упал прямехонько перед Джадсоном и подсек его.

Преодолев Восточную Пятьдесят третью улицу, мы пересекли Пятую авеню и внезапно оказались на Западной Пятьдесят третьей улице.

– Ну вот, так в карте нарисовано, – пожала плечами Шторм, заметив растерянное выражение моего лица. – Придумай что-нибудь.

Увы, у церкви Святого Томаса на северной стороне улицы я углядел еще троих пляжных пиратов в широких гавайских рубашках и дорогих солнечных очках. Пляжники выхватили телефоны.

Нас они прекрасно видели.

– Знаете, – сказал я, – ненавижу серферов.

– Сюда, – велела Бек. – За тем кварталом будет Музей современного искусства.

– А зачем он нам? – спросил я.

– Слушай, если уж нам суждено умереть, давайте умрем перед «Звездной ночью» Ван Гога или «Водяными лилиями» Моне.

Мы помчались по запруженному людьми тротуару, протопали по невероятно красивой картине, написанной мелками на асфальте – небось какой-то чудак все утро на нее угрохал.

Трое пляжных громил неслись следом. Я оглянулся через плечо и увидел, что их белобрысые макушки то появляются, то вновь исчезают за спинами плотно стоящих ценителей тротуарной живописи. Громилы явно пытались разглядеть, куда мы направляемся.

Мы толкнули высокую стеклянную дверь и вбежали в МСИ. (МСИ значит «Музей современного искусства», а не какой-нибудь там «Миллион синих индюшек». Бек тут еще подсказывает, что надо говорить не «мэ-сэ-и», а «эм-эс-и», но я ей сказал, что напишу и так, без произношения. А она говорит, учиться никогда не поздно.)

Из дверей музея вдоль тротуара тянулся длинный-длинный хвост очереди. Миллион человек, не меньше.

К нам подошел охранник в серых брюках и голубой куртке.

– Эй, ребята! Конец очереди – снаружи. Здесь только по членским билетам. Это специальный членский вход.

Я заколебался.

– Мы, э-э…

Стеклянная дверь распахнулась, и влетели пляжники.

Колебаться было нельзя.

– Мы хотим купить членский билет на всю семью!

Охранник ткнул большим пальцем через плечо:

– Тогда вам вон к той стойке.

Сказав это, он направился к вновь пришедшим.

– Привет, Гавайи! Здесь музей. В музее бегать нельзя.

Пока пляжники разбирались с охранником, я сунул кассирше за стойкой пять стодолларовых купюр.

– Этого хватит?

– А вы одна семья?

– Да, мэм.

– Семейный членский билет стоит сто семьдесят пять долларов.

– Ну, дайте, на сколько тут хватит. Мы торопимся.