Джеймс Паттерсон - Охотники за сокровищами

– Мне очень жаль. Мистера Арамиса нет дома.

– А вот и есть, – сказала Шторм и постучала по висевшему у нее на шее биноклю. – А даме, которая живет этажом ниже, нужно завести или занавески, или халат.

– Слушай, всезнайка, – нахмурился швейцар, – мистер Арамис строжайшим образом запретил мне беспокоить его после полудня.

– Он просто не знал, что мы собираемся прийти, – отмахнулся я.

– А вы кто такие, а?

– Я – Джон Китс, – сказал я.

– Чего?

– А вы скажите мистеру Арамису, что у нас имеется очень важная информация относительно последнего его приобретения в области антиквариата.

– Да ну? Ты-то тут при чем, прощелыга? Какой такой антиквариат?

– Из Чарльстона, – сказал я. – Греческая ваза, которую мистер Арамис купил вчера. Скажите мистеру Арамису, что его люди забыли забрать документы. А без документов его новый глиняный горшок годится только петунии сажать. Звоните, милейший, звоните.

Швейцар смерил нас сердитым непонимающим взглядом, но все-таки позвонил.

Угроза на его лице сменилась удивлением. Он медленно повернулся к нам:

– Мистер Арамис велел вам подняться к нему.

Больше всего лифт напоминал причудливую птичью клетку. Мы вошли внутрь.

– Какой этаж? – спросил парень-лифтер, с виду – ужасный задавака.

Должно быть, сидит целый день на табуреточке да нажимает кнопки за людей, которые так богаты, что сами нажать не могут.

– В пентхаус, пожалуйста, – ответил я, стараясь держаться как можно высокомернее.

– С’довольствием, – сказал лифтер. Он нажал на кнопку «П», дернул рычаг, и лифт стремительно понесся на двадцать шестой этаж.

– У меня уши заложило, – сказал Томми, зевая и шевеля челюстью туда-сюда. – Ненавижу. А у тебя так бывает?

– Н’да, – ответствовал лифтер. Он говорил с британским акцентом и проглатывал половину букв. – Б’вает.

Лифт стал замедляться. Звякнул звонок.

– Пентхаус, – объявил наш пилот.

Начищенные до блеска двери распахнулись, и мы ступили во дворец Короля пиратов.

Это было что-то невероятное. Стены были сплошь увешаны очень яркими и очень редкими картинами, все – в причудливых золотых рамах с завитушками и финтифлюшками.

– Кто из вас Джонни Китс? – спросил здоровый дядька в оттопыренном на боку пиджаке. Бугор под пиджаком имел форму пистолета.

– Я.

– А остальные кто? Тоже поэты?

– Нет, – сказал Томми. – Мы – Кидды. Дети доктора Кидда.

– Того самого, который упал за борт и утонул?

– Да, – сказал я. – Его самого.

Громила покачал головой:

– Не повезло мужику. Эх, мой папаша тоже за борт выпал, ну и пропал ни за грош. В Джерси дело было. Прямо так в цементных ботинках и упал. Пошли, Китс. И вы тоже, Кидды, пошли, пошли.

Пока мы шли через просторную комнату, Шторм у меня за спиной бормотала:

– Ренуар – есть. Мане – есть. Моне – есть.

Шторм только подтвердила мою догадку: здесь висели те же самые картины, которые мы видели на фотографиях в Той Комнате.

И я не мог не гадать, кто помог мистеру Арами-су наложить на них свою загребущую лапу. Неужели наш папа?

Громила привел нас в обшитую деревянными панелями комнату вроде библиотеки.

Мистер Арамис сидел в кожаном кресле с высокой спинкой. Волосы у торговца оружием были зачесаны назад и смазаны чем-то вроде вазелина, только еще гуще. Перед ним расстилался стеклянный стол размером с футбольное поле, украшенный вычурной подставкой для ручек и небольшим бело-голубым флажком.

– Джон Китс, – холодно произнес Арамис, когда мы вошли в его логово, – был великим английским поэтом-романтиком и умер в феврале 1821 года. Как следствие, я желаю знать: что за настырные дети ко мне явились?

Я так понял, он имел в виду нас.

– Мы – дети профессора Томаса Кидда, – объявил я.

При этих словах человек, сидевший у стола к нам спиной, развернулся вместе с креслом.

Натан Коллиер.

Мы явно прибыли вовремя. Коллиер как раз вручал Арамису нашу вазу.

Коллиер вырвал изо рта мокрый окурок сигары. Лицо у него исказилось, руки тряслись от ярости.

– Я что, не говорил вам, что в следующую нашу встречу вы – трупы?

– Не помню, – сказал я. – Может, и говорили.

– Ага, – сказала Бек. – Вы всегда говорите, как у себя в телешоу: ля-ля-ля, ля-ля-ля… Скукотища!

– Ах ты, мелкая…

– Тихо, Натан, – прошипел Король пиратов, поднял худощавую руку и взмахнул кистью. Коллиер послушно сел.

Арамис сузил глаза.

– Так, дети, – последнее слово он произнес так, будто это было название какой-то заразной болезни, – кто же из вас набрался наглости и назвался швейцару Джоном Китсом?

– Это я, сэр, – сказал я.

– И я. – Бек встала рядом. – Мы близнецы.

– Они и вправду дети доктора Кидда, – брякнул Коллиер. – Он бросил их тогда же, когда бросил намерение найти для вас последнее оставшееся сокровище.

– Ничего он не бросил, – сказал Томми.

– Он передал дело нам, – добавила Шторм.

– Вот именно, – сказал я. – А папа отправился искать одну потерянную картину Рембрандта. Он сказал, что, может быть, мистеру Арамису захочется добавить ее в свою коллекцию.

– Ха! – сказал Коллиер. – Какую еще картину Рембрандта?

– «Шторм на Галилейском море», – ответила Шторм.

Арамис положил руки на стол и наклонился вперед. Ему стало интересно.

– Подумать только, – сказал он. – Значит, ваш отец знал, где хранится эта самая картина Рембрандта?

– Ага, – ответил я. – И где вот это найти, – я кивнул на греческую вазу, – он тоже догадался. Понимаете, в отличие от некоторых других кладоискателей, наш папа находит то, что ищет.

– В том числе – документы, подтверждающие, что сокровище – действительно, ну, сокровище, – заметила Бек, небрежным жестом доставая из кармана бумаги.

Арамис, нахмурившись, перевел взгляд на Коллиера:

– А ты, Натан, говорил, что при этой вазе не было никаких документов.

– Так их и вправду не было! Ну, в сумке не было. Там была только чья-то вонючая кофта.

– Правильно, – сказал я. – Потому что любой приличный охотник за сокровищами знает: сокровища храним отдельно, документы – отдельно.

– Чтобы не слишком облегчать жизнь всяким там воришкам и жуликам, которым проще украсть, чем самим найти, – прошипела Бек в сторону Коллиера.