Наталия Соломко - Пожарный кран № 1

«Вот возьму и вылезу! — с отчаянием думает она. — Ведь никто не узнает. Не поймет даже, что все уже не так… Почему я должна страдать за всех?»

Разве справедливо? Вон сколько людей на свете — больших и маленьких, умных и глупых, хороших и плохих — целое человечество! И все делают что хотят. Не знает занятое своими делами человечество, что в городе, заметенном большими холодными снегами, Анька Елькина страдает за него. И стоит ей сделать только шаг — и никаких СВОИХ дел у человечества не станет: Машина даст им железное счастье, железную мудрость и железный порядок. Наверно, все будут маршировать, как оловянные солдатики, и счастливо улыбаться, не замечая друг друга. Тоска какая!

Жалко Аньке людей. Но и себя жалко.

А если взять и закричать изо всей силы? Может, услышат, прибегут? Анька скажет, чтоб позвали Михаила Павловича, и все ему расскажет. Он обязательно что-нибудь придумает!

И тут Анькино лицо из несчастного превращается в упрямое и злое. «Вот, значит, ты какая! — думает о себе Анька. — Значит, пусть опять Михаил Павлович? А тебе себя жалко стало! „Все несчастья — пополам!“ говорила, а чуть что — сразу в кусты!»

Не нравится себе Анька. Анька себя презирает…

— Не будешь ты кричать и звать Михаила Павловича! — бормочет она сердито. — Поняла у меня? Теперь твоя очередь!

Потом будут говорить, что первым Аньку нашел Айрапетян, но это не совсем так. Первым ее нашел Карл Иванович, вреднейший из сверчков.

— Сидишь, стало быть? — проворчал он. — Небось и помирать тут надумала? Не рановато?..

— Явился… — сварливо отозвалась Анька. — Раньше-то где тебя носило? Твое дело — приносить счастье, а ты?

Карл Иванович обиженно заскрипел.

Хорошо обыкновенным сверчкам, живущим в обыкновенных домах, а знаете, сколько терпения и трудолюбия надо иметь, чтоб быть сверчком Дома пионеров… Карл Иванович сверчал с утра до ночи, но разве это кто-нибудь ценил… Немудрено, что характер у него испортился и он стал брюзгой.

— «Приносить счастье»!.. — передразнил он Аньку. — Да разве на вас на всех напасешься? Беречь-то умеете ли? Да вы из самого счастливого счастья умудритесь несчастье себе устроить! А кто потом виноват? Карл Иванович! Зачем Кузю дразнила?! Мешал он тебе?

— Терпеть не могу! — сморщилась Анька.

— Да? — ехидно переспросил Карл Иванович и так взглянул на нее, будто хотел сказать: кое-что знаю, да не проболтаюсь!

А Анька почему-то отвела глаза и нахмурилась. Наверно, и на самом деле была у нее какая-то тайна, да только ясно: лучше не совать туда носу!

— Дурак он глупый, твой Кузя!

— Ты больно умная, — язвительно бормочет Карл Иванович. — Вот и сиди теперь тут со своей душой. Много ты в ней, в душе-то, понимаешь? От горшка два вершка, а туда же.

— Понимаю, — вздохнула Анька. — Мне бабушка Егорьева, еще когда я в первом классе училась, все объяснила…

Глаза у Аньки грустные: она опять вспомнила про папу. Про то, как он пропал, а Анька топала ногами и кричала, что хочет, чтоб он вернулся.

А смерти все равно было, чего Анька хочет, а чего — не хочет: папа не возвращался, а мама все плакала и говорила: папа умер. А как это — умер? Куда — умер?

Но никто Аньке не мог ответить. Одна девочка сказала, что человек умирает в землю и там его едят червяки.

Папу съели червяки? Глупость и неправда! Это не папу закопали, а того, ненастоящего!

Так бы Анька ничего и не поняла, если бы не бабушка Егорьева.

— Папа на небе, — сказала она.

Анька удивилась:

— В космосе?

— В космосе — космонавты! — строго объяснила бабушка Егорьева. — А папа — на небе. Так положено: человек помирает, а душа его летит на небо, к боженьке…

— Неправда! — надулась Анька. — Бога нет!

Она ведь тогда уже в школе училась и кое-что знала.

— Может, и нет… — вздохнула старенькая Егорьева. — Теперь многие так считают. А только душа все равно на небо летит, куда ж ей еще?

Тогда-то и узнала Анька про душу. Она есть у каждого человека, обязательно! И каждый человек должен всю жизнь о ней заботиться, а иначе она зачерствеет, станет злой. Конечно, слишком много с нею хлопот, но тут уж ничего не поделать: без души человеку никак нельзя. Если у человека нет души, то он не человек, а так — тело. Когда человек остается без души, это и называется «умер». Значит, его больше нет на земле, душа улетела на небо, там у нее другой дом, где она будет жить всегда. Она ведь бессмертная, душа!

Анька сидит под пожарным краном, думает о том, как летит где-то там, в холодной темной вышине, папина душа и тоскует по тем, кто остался на земле. И Анька по папе тоскует.

— Знаешь, какой он у меня! — говорит она шепотом Карлу Ивановичу. — Я все-все помню, ты не думай! Он мне всегда про все рассказывал: и как он в маму влюбился, и как потом ждал меня и очень боялся, что я буду какой-нибудь не такой… Потом-то выяснилось, что я именно такая, о какой он мечтал. А теперь он там. Скучает по маме и по мне — и ждет.

Карл Иванович слушает, пригорюнившись.

— А мама женилась на Максиме Петровиче. Понимаешь, что случилось?

Конечно, во время елки уходить из-за кулис нельзя. Но правильно заметил Сергей Борисович: попав в пионерский театр, примерный Айрапетян быстро научился нарушать дисциплину.

Будто кто прошептал Айрапетяну на ухо: иди и ищи ее! И все время подталкивал, торопил.

Можно сказать: ноги сами собой привели его к Аньке.

Она сидела, обняв коленки, думала о чем-то и Айрапетяна не сразу заметила — он тихо подошел, он вообще был тихоней.

Долго ли, коротко сидела она так, а потом подняла глаза и увидела: прямо против нее стоит человек небольшого роста — одет в мохнатую шкуру, до глаз зарос бородой, в руках старинное ружье. Посторонний, увидав этакое, перепугался бы до смерти, но Аньке-то ясно: это Айрапетян в костюме Робинзона.

Она ему ужасно обрадовалась и сказала:

— Чего приперся?

Такой уж у Аньки был характер.

— Тебя ищу, — ответил тихоня Айрапетян. — Кто тебя? Почему у тебя глаза заплаканные?

Зря он так.

— У самого у тебя — заплаканные! — рассердилась Анька.

За кого этот новичок ее принимает? Может, думает, что Анька, как девчонка, нюни распускает?!

— Если хочешь знать, я никогда не плачу!

— Неправда, — помотал головой Яша. — Ты плачешь. Только ты гордая и не любишь, чтоб об этом знали.

Ох, и получил бы он за такие слова, если б Анька могла до него дотянуться!

— А ну иди отсюда! — велела она. — Звали тебя?

— Нет, — сознался Айрапетян. — Я сам… — и тут заметил странный черный ящик. — Что это, Аня?

— Не подходи!

Яша послушно замер. Некоторое время он настороженно разглядывал Машину.

— Ты из-за этого тут сидишь?