Мишель Кастильо - Танги

— Ну, болящий, надеюсь, ты не собираешься валяться тут до пасхи? Сестра Мари-Мадлен надумала испечь тебе грандиозный пирог.

Танги был счастлив. Он чувствовал себя легким, словно перышко, и ему все время хотелось спать. Когда он открывал глаза, ему было приятно, что он не один, что они всегда тут, возле него. Как только он просыпался, сестра брала со стола кувшин и поила его апельсиновым соком. Танги нравилось чувствовать ее заботливые руки у себя под головой. Он говорил себе, как чудесно, когда тебя любят. Он больше не думал о своих родных и вообще ни о ком. Отец Пардо был тут. Это самое главное.

Наконец Танги начал есть. Кашель уменьшился, температура упала. Он еще не вставал с постели, но мог болтать с сестрой и отцом Пардо, который всегда приходил посмотреть, как Танги ест, чтобы убедиться, что он ничего не оставил. Танги улыбался. Когда ему больше не хотелось есть, он бросал на отца Пардо умильные взгляды, но того было трудно смягчить. Он строго смотрел на выздоравливающего мальчика, пока тот не доедал всего до конца.

Никогда Танги не питался так хорошо: ему давали куриный бульон, молоко, воздушные печенья, грудку цыпленка, взбитые яйца с вином, фрукты… Подавая ему все эти яства, сестра часто украшала поднос цветами. Танги был счастлив. Он чувствовал, что вновь оживает. На дворе весна уже отцветала, наступало лето. На вершинах Сьерра Махина почти не осталось снега.

Лежа в постели, Танги начал прислушиваться ко всем звукам, доносившимся из коллежа. Это его забавляло. По шуму он угадывал, чем занимаются сейчас его товарищи. Он слушал также перезвон колоколов в городе. Они никогда не звонили все сразу: когда одни замолкали, вступали другие. По звуку колоколов Танги угадывал, в какой церкви звонят. Он узнавал их все.

Теперь он скучал. У него было одно развлечение, одна радость — посещения отца Пардо, который приходил всегда в одно и то же время: после большой перемены. Он садился подле Танги, и они начинали болтать. Образованность отца приводила Танги в восхищение — он все знал. Он держал в голове сотни исторических анекдотов всех эпох и рассказывал их с такой живостью, словно сам был их свидетелем. Каждый день они обсуждали новую тему; говорили о философии, истории, музыке, политике. Взгляды отца Пардо были очень своеобразны, очень человечны. Он никогда не судил ни о чем поверхностно. Он изучал вопрос, анализировал его, рассматривал со всех сторон; часто он не делал выводов, а лишь довольствовался тем, что старался все понять до конца.

Как-то вечером, разговаривая об образовании и педагогических вопросах, отец Пардо вдруг спросил Танги:

— Ты никогда не думаешь о своих родителях?

— Думаю иногда.

— Ты не хотел бы отыскать своего отца?

Танги пожал плечами:

— Не знаю. Мне тут хорошо.

— Правда?

— Да.

— Мне приятно это слышать. Мы все любим тебя — твои учителя, твои товарищи.

Отец Пардо помолчал. Затем продолжал усталым голосом:

— Я сам часто хотел посвятить себя только одному человеку, чтобы по-настоящему помочь ему. Мне хотелось бы больше давать тебе. Но у нас все-таки только коллеж. А тебе был бы нужен семейный очаг. Настоящий семейный очаг… Я же, увы, принадлежу всем. Так много детей, имеющих вместо очага только этот дом! И я должен создавать им иллюзию, что и у них тоже есть очаг… пусть даже это будет только иллюзия!..

Танги не отвечал. Он мог бы сказать отцу Пардо, что благодаря этой иллюзии он вновь обрел надежду и радость; что первый раз в жизни кто-то обращается с ним так, как отец и мать должны обращаться со своим ребенком; что с тех пор, как он живет в Убеде, он научился смеяться и быть счастливым… Но он ничего не сказал.

— После того, что я узнал от тебя, я предпринял кое-какие шаги, чтобы разыскать твоих родителей. Сегодня я получил письмо, в котором мне сообщают адрес твоего отца. Хочешь ему написать?

Танги взглянул на письмо: несколько строк, напечатанных на машинке. Он их прочел. Сердце его сильно забилось. Отец Пардо протянул ему маленькую фотографию для удостоверения личности.

— Я передал этот адрес во французское консульство в Мадриде, — продолжал он. — Они напишут твоему отцу. Я просил их переслать нам его ответ. Но я думаю, ты можешь написать ему и сам. В консульстве мне дали эту фотографию. Это твой отец. В ту пору ему было двадцать пять или двадцать шесть лет.

Танги посмотрел на фотографию, но это чужое лицо ничего ему не сказало. Он рылся в памяти, стараясь отыскать какие-нибудь воспоминания, но они были слишком смутны. Его охватило ужасное волнение. Он взял руку отца Пардо и поцеловал.

— Спасибо!

Отец Пардо посмотрел на Танги долгим, грустным взглядом и открыл было рот, собираясь заговорить, но ничего не сказал.

В тот же вечер Танги написал отцу. Ему захотелось написать это письмо по-французски, и он наделал ошибок. Но он подумал, что отец поймет, почему он забыл французский язык, и оценит его доброе намерение. В этот вечер он долго не мог уснуть.

Месяц спустя он вышел из лазарета и вернулся к товарищам. Он без особого труда догнал их в занятиях. Все радовались его возвращению. Преподаватели горячо пожимали ему руку, товарищи дружески хлопали по спине. Только тут он узнал, что был очень серьезно болен.

Танги с нетерпением ждал ответа от отца. Но отец ничего не присылал. Танги было грустно. Он написал отцу, что, с тех пор как мать покинула его во Франции во время войны, он остался совсем один на свете. Он не понимал, как отец мог не ответить ему. Он рассказал всем товарищам, что у него есть отец, что отец Пардо разыскал его, узнал его адрес, и теперь Танги ждет от него ответа на письмо. Товарищи радовались вместе с ним. А теперь, если кто-нибудь из них спрашивал: «Получил ли ты известие от отца?» — лицо его мрачнело.

Танги был глубоко счастлив, когда перед ним открылась возможность жить вместе с отцом, как живут другие дети. Он снова начал строить воздушные замки. Когда он убедился, что отец не торопится с ответом, он вообразил, что тот хочет сам приехать за ним в коллеж. Танги представлял себе эту встречу во всех подробностях: вот подъезжает машина, товарищи зовут Танги, а он бросается на шею отцу и плачет от радости…

Но время шло, а ответа все не было. Танги снова познал тревогу. Ночью все его прошлое, которое он тщетно пытался забыть, вновь вставало перед ним. Он старался понять, почему отец не хочет ничего знать о нем. Он вспоминал мать; вспоминал далекие дни, прожитые с нею в Виши, когда у них был свой дом. Эти воспоминания терзали его. Иногда, думая о матери, он сжимал кулаки. Он не мог понять, почему она тоже не пытается его разыскать.

Танги блестяще сдал экзамены за второй учебный год. Он получил похвальные отзывы по всем предметам. Ночью он рассматривал все эти грамоты и медали, валявшиеся у него на кровати, и грустил о том, что некому разделить с ним его радость. Он снова чувствовал себя одиноким и обретал покой лишь возле отца Пардо. Там, в маленьком кабинете, около Филистона, который и вправду был сама скромность, он мог говорить с открытым сердцем. И он часто ходил отвести душу к отцу Пардо. Они беседовали часами. Танги говорил в нервном возбуждении. Отец Пардо внимательно слушал его.