Мишель Кастильо - Танги

Танги улыбнулся. Когда он вышел от отца Пардо и направился в столовую, он чувствовал себя счастливым и обновленным. Он глубоко вздохнул. Кругом стояли мир и тишина. Только церковные колокола Убеды, медленно отсчитывая удары, нарушали вечерний покой.

Коллеж помещался в красивом здании современной постройки. Из окон открывался вид на долину, засаженную оливковыми деревьями. В светлые ночи вдали мерцали огоньки Хаэна.

У Танги была отдельная комната. Там стояла очень простая мебель: кровать, стул, рабочий столик, полка для книг и в углу умывальник с зеркалом. Танги любил заниматься в своей комнате, когда в коллеже все затихало. Из его окна виднелась вдалеке Сьерра Махина. Когда он просыпался, взгляд его прежде всего падал на эту величественную гору, окутанную сиреневой дымкой и увенчанную белым гребнем. Казалось, будто она так близко, что до нее можно дотянуться рукой, но на самом деле до нее было больше двадцати километров.

С первых дней Танги познал тут такое счастье, о каком никогда и не мечтал. Им овладело лихорадочное желание учиться. Несмотря на все свои странствования, он находил возможность много читать; но знания у него, как у всех самоучек, были очень непрочны и бессистемны. Здесь он обрел то, чего ему всегда недоставало: хороших преподавателей.

Они не были священниками. Отец Пардо не хотел брать в коллеж духовных пастырей. Большинство были молодые ученые, готовившие диссертации, и среди них всего четыре патера, преподававших закон божий, мораль, теологию и философию; исключение составлял один отец Пардо, который оставил за собой курс анатомии, ботаники, органической химии, тригонометрии и греческого языка!

Учителя были приветливы и доброжелательны. Большинство из них, отличные педагоги, любили своих учеников и свой коллеж. Все они называли его «Общее дело». Все в большей или меньшей степени понимали, какую серьезную ответственность они несут перед этими детьми. Они помогали отцу Пардо в меру своих способностей, но всегда с большим рвением.

У Танги был замечательный преподаватель географии. Его уроки проходили живее всех. Мальчики учились по немым картам: реки, горы и города на них не имели названий. Ученики быстро освоились с такими картами. Преподавателя географии звали дон Франциско. Он был очень ласков с Танги, который всегда получал у него отличные отметки.

Преподавателя испанской литературы звали дон Армандо. Он привил Танги вкус к классической литературе и точности выражений. Он же руководил и его чтением серьезных произведений: Сервантеса, Лопе де Вега, Кеведо, Кальдерона, затем Азорина, которого Танги полюбил больше всех, Пио Бароха, Унамуно. Дон Армандо, маленький человек с синими глазами, имел одну особенность: его брови срослись на переносице. Он был северянин, родом из Галисии, и готовил диссертацию «О влиянии немецкого романтизма на развитие испанской литературы XIX века». Это был человек громадной культуры и тонкого ума. Танги очень любил беседовать с ним. Другие ученики не так любили дона Армандо, потому что он был очень строг, выставляя отметки, и требовал тщательной подготовки уроков. Танги надолго запомнил пометки, написанные твердым почерком на полях его тетрадок для сочинений: «Излишне!» Или: «Пошло!» Или: «Довольно метафор!»

Был в коллеже еще дон Исман, преподаватель французского языка, человек сухой, нервный, с большим умом, но со скверным характером, он тоже ставил Танги отличные отметки. И дои Хосе Агильде, математик и превосходный педагог, обладавший редким качеством: он умел внушать ученикам любовь к алгебре… И многие другие.

Самым страшным пугалом для Танги был дон Сантос, человек очень мягкий и вежливый, но имевший один ужасный недостаток: он преподавал латинский и греческий языки. Танги никогда не занимался этими языками. Теперь ему пришлось учиться с мальчиками, которые уже два года осваивали склонения и неправильные глаголы, и Танги каждый раз страдал, отправляясь на урок латинского языка. Он прилагал все силы, чтобы им овладеть. Вдобавок ко всему дон Сантос взял себе за правило спрашивать его на каждом уроке: «А ну-ка, откроем «Речи» Цицерона…» Танги кажется, что он и теперь еще слышит голос этого редкого человека, у которого хватило терпения начать образование Танги с самых азов. Как-то учитель сказал ему:

— Приходите ко мне каждый вечер во время занятий изящными искусствами. Я думаю, что греческий и латынь вам гораздо полезней, чем рисование и музыка.

Итак, Танги каждый вечер шел к дону Сантосу, в библиотеку для преподавателей. Там проводил он не один час, потея над склонениями и спряжениями. Однако скоро он уже мог довольно свободно переводить Цезаря, а затем и Цицерона. Это было для него подлинным откровением. Дон Сантос сумел внушить Танги интерес к истории как к единому процессу. Прежде чем разбирать какую-нибудь речь Цицерона, дон Сантос рисовал перед учениками настоящую историческую фреску; тогда текст приобретал новый смысл, обогащаясь и как бы воскрешая целую эпоху. Через четыре месяца Танги уже обогнал товарищей, а вечерние занятия всё продолжались. Дон Сантос радовался:

— Вот увидишь, я сделаю из тебя латиниста!

И оба смеялись. Танги читал Овидия, которого любил больше всех латинских авторов. Он знал на память большие отрывки из его «Скорбных элегий» и любил громко декламировать их, расхаживая у себя по комнате. Когда у него бывало тяжело на душе, он находил в этом лучшее утешение, чем в сочувственных словах любого из окружавших его людей. На втором месте среди его излюбленных писателей стоял Виргилий. После такого обучения Танги уже никогда не мог отрицать старых мастеров. Дон Сантос научил его самому верному способу уходить от действительности: он привил ему вкус ко всему бессмертному.

Еще одной особенностью преподавания в коллеже был «совместный труд бригадами», которому отец Пардо придавал очень большое значение. Учеников распределяли по трудовым бригадам для изучения той или иной проблемы. Они следовали девизу: «Все за одного, один за всех». В этих бригадах отец Пардо решительно не допускал никаких руководителей. В них не было ни старосты, ни начальника, выбирали лишь «философа», который должен был обобщить работы других: связать их, прокомментировать и сделать из них единое целое. Каждый четверг одна из бригад делала доклад перед собранием преподавателей и отцов, подводя итоги проделанной работы. Отцы и преподаватели задавали ученикам «каверзные вопросы». Их следовало предвидеть заранее. Порой эти вопросы были настолько сложны, что вызывали споры между самими учителями. Последнее слово всегда оставалось за отцом Пардо. Все полагались на него. Преподаватели говорили, что он настоящий «кладезь премудрости». И он действительно обладал поразительной памятью. Его познания были одинаково глубоки как в истории, так и в химии, как в литературе, так и в точных науках, и все удивлялись, что человеческий мозг может вмещать столько разнообразных знаний и, главное, что он способен их усвоить.