Джоди Андерсон - Пташка Мэй — королева воинов

Судя по всему, кусать вампиры любят больше, чем быть укушенными.

Убедившись, что клиент все осознал, Пессимист разжал зубы и, описав дугу в воздухе, пружинисто приземлился. Подергивая хвостом, он проводил взглядом поспешно растворяющегося в тумане вампира. Потом тщательно вылизал лапы и осмотрелся. Помогло не особенно. Здесь царило еще большее запустение, чем в других виденных им уголках Навсегда: сплошной туман клочьями и голая земля. Пессимист мурлыкнул, хорошенько принюхался, вгляделся в туман — и целеустремленно зашагал вперед.

Идти пришлось недолго. Посреди пустоты вдруг выросла дверь. Кот подобрался поближе, догадываясь, что задерживаться, пожалуй, не надо, но любопытство брало верх. На двери красовался чеканный череп с костями — только не человеческий, а лошадиный. «Мью?» — задумчиво протянул Пессимист. Не каждый день встречаешь нарисованный лошадиный череп в загробном мире, где все животные под запретом. Прямо под черепом, в нижней части двери, виднелось еще одно квадратное отверстие, поменьше. Кошачья дверца.

У Пессимиста, хоть он и приближался к идеалу, все же имелись свои недостатки. Самоуверенность, например. Он полагал, что нет на свете такой опасности, которая ему не по зубам. Поэтому он двинулся прямо к двери, понюхать поближе.

Неслышно подкрадываясь на мягких лапах, он потянул носом. И тут кошачья дверца с громким скрипом распахнулась, оттуда высунулась нога с копытом и затащила Пессимиста внутрь.

Следующим вечером в Селении устроили то, чего не устраивали уже несколько лет. Вечеринку.

Полумрак огромной пещеры (из нее вели несколько лазов, пронизывающих толщу мусора, словно ходы в муравейнике) разгоняли факелы, воткнутые в старые люстры и в штабеля запчастей и гробов, составлявших стены. Все принарядились (для живых, незаконно поселившихся в мире мертвых, это означало достать лохмотья чуть почище). Беатрис с мамой, все это время не отходившие друг от друга ни на шаг, разносили закуски. Мэй наблюдала за празднованием со своего почетного места в углу. Волосы ей уложила сама Лисичка Лекси — закрутила тугие узлы на затылке и вплела цветы из собственного сада поселенцев. Еще она одолжила Мэй ярко-розовое кимоно, которое приберегала на черный день — оно пошло ко дну вместе с ней, когда корабль, на котором она плыла, затонул у Карибских островов. Мэй чувствовала себя в нем непривычно взрослой.

К ней то и дело подходили, чтобы ущипнуть на удачу.

— Вернулась закончить начатое? Молодец!

— Ты наш талисман!

— Мы знали, что Книга Мертвых не соврет!

Мэй вымученно улыбалась и кивала. Но по правде говоря, она понятия не имела, что делать дальше, да и может ли она вообще что-нибудь сделать. Ее не оставляла тревога за Пессимиста. Если с ним что-нибудь случится, если Бо Кливил хоть пушинку тронет на его голове, она… она ему…

Мэй беспокойно повозила ногами по песку, который заменял пещере пол.

— Ты похожа на тигра в клетке.

Люциус! Светлая челка уложена набок, школьный пиджак отглажен, на щеках горит румянец.

— Кто тебе такую прическу состряпал?

Мэй не без гордости повернулась в профиль:

— Лисичка Лекси.

Люциус щелкнул резинкой рогатки, потом натянул ее до предела, обшаривая глазами пещеру. Мэй сперва изучила собственные ногти, потом стену. Люциус поглядывал на нее краем глаза, и Мэй почувствовала, что краснеет от того, какая она хорошенькая сегодня. Наконец Люциус выдавил:

— Дурацкая прическа.

Мэй похолодела.

— Хорошо, что мне твое мнение безразлично, — бодро сказала она, глядя на группу играющих в «Мама, можно?».

Безнадежно отставший Тыквер то и дело оборачивался на них с Люциусом, щуря большие черные глаза. Люциус, безразлично пожав плечами, унесся мешать играющим.

Тыквер поступился принципами и спел под недостойный его уровня аккомпанемент — два банджо и кувшинное горлышко. Они бодро сбацали популярные блюзы «Я руку оставил в Поганом лесу» и «Ты — собака Баскервилей». Живые отплясывали развеселые джиги, а кто не отплясывал, травил байки, стоя у стен или сидя за деревянными садовыми столами. Играли в «Прикрепи ослу хвост», в музыкальные стулья, вспомнили кучу любимых на Земле развлечений. В хоровод «вокруг розовых кустов» Беатрис играть отказалась, потому что текст песенки вызывал воспоминания о чуме, но зато научила всех правильно складывать носовые платки.

Берта, Мэй и вся компания засиделись далеко за полночь, обмениваясь новостями. Помимо зловонного запаха изо рта, Берта Бретуоллер отличалась напором и хваткой, которых не было больше ни у одного предводителя в Навсегда.

— Значит, ни одной весточки от Хозяйки с тех пор, как ты снова здесь? — скосив глаза к переносице, поинтересовалась Берта.

Мэй помотала головой.

Берта шумно выдохнула (остальные мгновенно отшатнулись):

— Странно. Очень странно.

Они погрузились в раздумья. Играл оркестр, Беатрис кружилась в танце с Фабио.

И тут вошла Лекси с пачкой телепаграмм.

— Уже поступают первые ответы, — объявила она с улыбкой, вручая пачку Мэй.

— Надо же, быстро как.

Телепаграммы разослали утром по всем краям и весям, которые только приходили на ум. Мэй обнадеживающе улыбнулась остальным.

— Ну! — не выдержала Берта и дернула косматую седую прядь. — Открывай уже!

Мэй сперва пролистала всю пачку в поисках послания от Хозяйки, но от нее не пришло ничего. Как там сказал Бо Кливил? «Ее тут больше нет». Что он имел в виду? Она была на балу?

— Она даст о себе знать, всему свое время, — утешила Берта.

Тогда Мэй начала открывать телепаграммы по очереди — Новый Египет, «Хламбургеры» в Бездне скорби, Катакомбы… Постепенно надежда на лицах стала гаснуть.

«Нет, спасибо, у нас другие планы на выходные».

«Записаны к зубному».

«Рехнулись вы там, что ли?»

И ни слова от призраков с Опасных водопадов.

— Может, Зеро не умеет читать? — ухватилась за соломинку Беа. Зеро был вожаком у бесшабашных обитателей Опасных водопадов.

— Трусы они все, — хмыкнула Берта и испустила тяжкий чесночный вздох. Мэй с Беа обменялись страдальческими взглядами. — Мы тут бьемся как каторжные. Но эти темные духи, они что вши, им числа нет, а нас так мало… — Берта помотала косматой головой. — Короче говоря, никто больше… — Берта кивнула на стопку телепаграмм, — то есть никто из оставшихся ни на что не надеется. Мертвые вообще по части надежд и воображения не большие мастера, кумекаешь?

Мэй, как никто, понимала, что Берта права. Слишком много ей уже попадалось призраков, которые борьбу с Бо Кливилом считали чьем угодно долгом, только не своим.