Эдмунд Низюрский - Средство от Алкивиада

Но не свобода и не чувство безопасности больше всего радовали нас. Очень скоро нас увлекло само по себе применение СОТА и все, что было связано с ним: и эти процессии, и дружба с Алкивиадом, и уроки, на которых никогда не было скучно, и множество других вещей, о которых мы до сих пор и не задумывались.

Так, например, оказалось, что применение СОТА повлекло за собой далеко идущие последствия не только для нас самих и Алкивиада, но и - что особенно странно - для всего коллектива учителей. Явная манифестация нашей любви к истории и к Алкивиаду, наши стихийные, триумфальные процессии не могли оставаться незамеченными и вызвали у остальных гогов сначала изумление, а потом различные комментарии и предположения. Вскоре до наших ушей начали доходить всякие сплетни на эту тему.

- Для меня этот вопрос решается очень просто, - будто бы заявила пани Калино. - Я думаю, что пану директору удалось зажечь сердца молодежи.

- Мне? - удивился застигнутый врасплох директор.

- Будем рассуждать логично. Перемена в восьмом классе «А» наступила непосредственно после беседы, которую вы провели у себя в кабинете с самыми отсталыми элементами этого класса.

Пан Жвачек и Дядя усмехнулись при этих словах, а Дир спросил, откашлявшись:

- Но почему же эта перемена касается только истории?!

- Вы, пан директор, пробудили тогда в них культ традиций, - ответила пани Калино.

- Вы так полагаете? - Бедного Дира ее слова явно не убедили.

Дядя Эйдзятович видел во всем подвох.

- Вы остерегайтесь, - предупреждал он при всяком удобном случае Алкивиада, - я нюхом чую, что здесь что-то не чисто. Это какая-то засада со стороны мальчишек. Они обязательно готовят какую-нибудь гадость.

Что же касается нашего воспитателя, пана Жвачека, то он следил за нашими триумфальными шествиями со все более мрачнеющей миной. Обеспокоенный тишиной, которая царила на уроках Алкивиада, он, проходя мимо нашего класса, всегда приостанавливался и прислушивался. Однажды нервы у него не выдержали, и он заглянул в класс. Заглянул и остолбенел. Он застал весь класс погруженным в какое-то странное гипнотическое состояние, а также стоика, из которого фонтаном били сведения на тему актуального дрейфа.

- Вы, коллега, ко мне? - обратился к нему улыбающийся Алкивиад.

Жвачек смутился.

- Я думал, что здесь никого нет, - пробормотал он и, извиняясь, отступил.

Химик Фарфаля определил все эти события одним-единственным словом: «Шутовство». Но однажды он по рассеянности забрел на заседание нашего исторического кружка и с той поры уже не говорил о шутовстве, а стал подыскивать новые теории.

- Нашел! - воскликнул он однажды, входя в канцелярию.

- Что нашли? - спросил Дир.

- Пенициллин!

- Что-о?! - Дир остолбенел.

- Флеминг, открыватель пенициллина, получил его случайно, можно сказать, вопреки своей воле, благодаря засорению культуры бактерий какой-то неизвестной плесенью. Науке известны случаи, когда из неожиданного сырья благодаря удачному стечению обстоятельств получали новый ценный препарат. Я считаю: то, что случилось у коллеги Мисяка, как раз и является таким педагогически благоприятным стечением обстоятельств.

К сожалению, не было сведений о том, как на все эти высказывания реагировал Алкивиад. Следует полагать, что он хранил присущее ему философское молчание.

Но высказаться ему все же пришлось на заседании педагогического совета перед концом четверти. Хотя наше поведение несколько улучшилось, но отметки были ужасными. В основном единицы, или, если вам больше нравится такое определение, колы. И на этом фоне, как розы среди колов, особенно бесстыдно сияли наши отметки по истории, все выше всякой допустимой нормы. Пятерки и четверки.

Вполне понятно, что это явилось страшным потрясением для наших педагогов. У Алкивиада потребовали объяснений, а также низведения его оценок до какого-то приличного уровня. Однако здесь педсовет натолкнулся на решительный отпор.

- Позвольте, коллеги, - заявил сей непреклонный муж, вставая. - Эти отметки - бутоны, а бутоны обрывать нельзя.

- Какие еще бутоны? - спросили у него.

- Бутоны возрождения, - торжественно заявил Алкивиад, подымая вверх палец. - Воистину говорю вам, что в этом классе возрождение грядет посредством истории.

- А почему обязательно истории?

- Потому что мы натолкнулись на исторический класс. Такие классы попадаются раз в тридцать лет.

- Но ведь это класс шалопаев!

- Проверка не подтвердила этих данных.

- Тогда это просто хулиганы.

- На уроках истории они ведут себя спокойно.

Даже, пожалуй, слишком спокойно. Эта тишина несколько дезориентирует меня.

Преподаватели улыбались вымученной улыбкой, в которой чувствовалась и горечь, и желание позабавиться на чужой счет.

- Тогда вы, может быть, откроете нам секрет, каким это образом вам удалось добиться столь выдающихся результатов? Педагогические достижения должны стать всеобщим достоянием.

- А у меня всегда был педагогический талант, - заявил Алкивиад с присущим ему отсутствием скромности.

- До сих пор вам что-то не удавалось его проявить…

- Все дело в ключе. Когда сталкиваешься с историческим классом - все дело в ключе.

- А что же это за ключ?

- Ключом может быть любой из вас, - заявил Алкивиад. Он ведь всегда был склонен к максимализму.

Однако на этот раз такое максималистическое высказывание было воспринято, как желание в серьезной дискуссии отделаться шуткой, причем шуткой явно неуместной.

- Вы уже давно начали шутить, - сказал Дядя. - Вы сильно изменились, а в вашем возрасте меняться опасно. Дай бог, чтоб мои предсказания не оправдались.

Здесь впервые Дядя высказал открыто то, о чем в школе уже давно шептались. Несомненно, в Алки-виаде обнаруживались явные перемены. Кроме склонности к шуткам и странной непреклонности в вопросах педагогики, он стал более подвижным и вообще помолодел. Пани Калино подозревала даже, что он проходит какой-то специальный курс лечения. Он даже несколько выпрямился. Данные, содержащиеся в картотеке СОТА, уже не соответствовали действительному положению вещей и требовали частичного пересмотра. Когда мы приходили в учительскую, то уже заставали его не сидящим в уголке, а бодро расхаживающим на своих длинных, словно ходули, ногах.

Это раздражало Дядю. Однажды он даже спросил:

- Что это вы все время вышагиваете, как аист?

- У меня прорезались перипатетические наклонности из-за массы новых мыслей.

Дядя уставился на него.

- Мыслей? - переспросил он удивленно, как будто мышление было исключительно уделом математиков.