Эвелине Хаслер - Адам, Сюзанна и другие герои

Через пятнадцать минут они сидели за кухонным столом. У Нелли неожиданно разыгрался аппетит.

С жадностью отправляла она в рот кусок за куском, господин Зиштохай тоже ел молча, его приборы позвякивали приятно и мелодично.

— Когда кто-нибудь сидит напротив тебя, сразу аппетит повышается, — заключил господин Зиштохай и положил себе еще одну порцию салата. — Знаешь, когда я ем один, то всегда пялю глаза на стенку, на эти открытки, но ведь я знаю их наизусть. Сам себе их написал, когда полтора года тому назад совершал путешествие.

— Довольно странно, — заметила Нелли.

— Что ж, по-твоему, я должен был заставить писать их свою наседку?

Господин Зиштохай засмеялся собственной шутке и наколол вилкой помидорный кружок. Он ел не столь манерно, как принцесса, зато ему можно было спокойно глядеть в глаза. Они у него были близорукими и поблескивали за стеклами очков. Бессчетные морщинки в уголках глаз придавали его лицу доброе выражение.

Неожиданно господин Зиштохай поинтересовался, как у Нелли дела в новой школе.

Наверно, эти добрые морщинки помогли Нелли собраться с духом и рассказать все начистоту.

— На уроках все нормально, но до и после… Вот вчера играли мы в школьном дворе в мяч, а тут над нами пролетел самолет — очень низко, и так противно тарахтел. «Ничего себе жирнястая жужжалка, — крикнул Тоби, — это наверняка аэробус, они самые большие и широкие». Отец у этого Тоби работает поваром в ресторане. Тут одна девочка показала на меня и громко так сказала: «Нелли тоже реактивный аэробус!» А Тоби и его приятели покатились со смеху и стали кричать: «Нелли-аэробус! Нелли-аэробус!»

— Значит, они дразнят тебя потому, что ты толстая, — сделал вывод господин Зиштохай.

Нелли кивнула.

— И меня это ужасно злит! — добавила она.

— А вот злиться не надо! Как раз этого — ни в коем случае не надо делать! — энергично воскликнул господин Зиштохай.

— А я злюсь и ничего не могу с собой поделать! Голова горит, руки зудят так, будто залезла ими прямо в муравейник…

Господин Зиштохай покачал головой и задумался, отчего у него на лбу пролегли крупные складки. Кроме крупных складок, лоб его был усеян паутинками морщинок, а кожа над висками, тонкая и мятая, напоминала пергамент.

— А знаешь что, Нелли, — сказал он, как следует подумав. — Надо перехитрить свою злость. Надо придумать какую-нибудь хитрость.

— Хитрость?

— Да, какую-нибудь уловку. Вот, скажем, когда я был маленьким, мне тоже пришлось кое-что выдумать. Дело в том, что я боялся погреба, а мама все время посылала меня туда за сидром. Поэтому, когда я оказывался на нижней ступени лестницы, то начинал насвистывать один старинный марш. Под громкий свист я шествовал к бочке с сидром, которая стояла в самом дальнем, темном и страшном углу. Тот, кто свистит, показывает, что ничего не боится, — так я думал. Услышав меня, вор тут же бросится наутек! Так свистом я помогал себе побеждать страх.

— Но я не умею свистеть, — сказала Нелли удрученно. — Когда я пытаюсь, вылетает какой-то тоненький, еле слышный мышиный писк…

Она надула щеки и сложила губы дудочкой, чтобы продемонстрировать господину Зиштохаю свои малые способности, но тот сказал:

— Я вовсе не имел в виду, что тебе надо непременно свистеть! Существует куча других хитростей! Надо найти что-нибудь такое, что отвлекало бы тебя. Чтоб ничья болтовня не раздражала. Давай-ка вместе подумаем, авось придет счастливая мысль.

И они некоторое время молча думали.

Наконец Нелли и впрямь пришла в голову идея.

— Я знаете что вспомнила? Еще совсем недавно я ужасно боялась грозы! Как-то я была дома одна, и тут загремел гром, засверкали молнии. Я забилась в угол и от страха начала придумывать рифмы:

И дальше в том же духе. Потом я даже забыла про гром и все пыталась сочинить какие-то новые смешные рифмы.

— Вот оно, твое секретное оружие! — восторженно произнес господин Зиштохай. — Тебе надо сочинять рифмы, Нелли! Заклички, волшебные заклички против злости!

— Думаете, я и против злости что-нибудь придумаю?

— Ни секунды не сомневаюсь, — сказал господин Зиштохай и начал убирать со стола, а Нелли взяла с раковины тряпку и протерла стол.

Потом господин Зиштохай вымыл посуду.

— А вам и сегодня еще требуется такая хитрость? — спросила Нелли, вытирая насухо тарелку.

— Ну конечно. — Господин Зиштохай улыбнулся.

— Ой, расскажите, пожалуйста!

— Что ж, — начал господин Зиштохай, — у меня, как и у каждого, есть в жизни свои проблемы. К примеру, когда моя жена умерла, я почувствовал себя тоскливо и одиноко. Пятьдесят два года вместе — и вдруг один как перст!

— Не считая курицы! — быстро вставила Нелли.

Господин Зиштохай кивнул.

— Я заперся в четырех стенах и предался унынию. Ох и плохи были мои дела тогда. Пока в один прекрасный день я не взял себя в руки и не сказал сам себе: «Если так дальше пойдет, Зиштохай, ты превратишься в угрюмого сыча!»

Я снял со счета все накопления и совершил два путешествия: одно в Кёльн — там я увидел знаменитый собор и Рейн. А другое в Геную — там я увидел Средиземное море. Из каждой поездки я посылал себе несколько видовых открыток. Когда же наконец я вернулся домой, то в голове была ясность, а в душе — покой. Моя память хранит светлые картины — на черный день. Если же на меня теперь нападает хандра, я начинаю рассматривать открытки и вспоминать…

— А вы уже больше не путешествуете?

— Нет, меня уже не тянет в далекие края. Хочется сидеть дома и, растягивая удовольствие, лакомиться воспоминаниями, как белка орешками в зимнюю пору.

— А разве у вас уже зима, господин Зиштохай?

— У тебя весна, а у меня зима. Но и в зиме есть своя прелесть. Иногда я выхожу прогуляться в город, пью кофе в уютном кафе универмага. Но это уже другая хитрость!

— Ну расскажите, ну пожалуйста, — попросила Нелли. Кухонным полотенцем она аккуратно протирала погнутую дужку венчика-сбивалки.

— Ты меня просто выпотрошишь своими расспросами! — засмеялся господин Зиштохай. — Знаешь, в мои годы докучают разные болячки, особенно перед сменой погоды. Тогда мне становится тоскливо, и я начинаю думать: «Зиштохай, ты просто старая развалина!» Но потом…

— Что потом? — не унималась Нелли.

— Потом я стараюсь перехитрить свою тоску. Я еду в центр города, захожу в небольшое кафе в каком-нибудь огромном универмаге, подсаживаюсь как можно ближе к старым женщинам. В кафе вообще чертовски много женщин. Они сидят там тесными группками — почти все в черных одеждах. Они кажутся мне воронами, когда, напыжившись, переговариваются каркающими голосами и мелко подергивают головами.