Грейс Лин - Когда море стало серебряным

– Ах ты ничтожный воришка! – прошипел он. – Как ты смеешь таскать мой рис? – И обернулся к слугам: – Избейте его, так чтоб живого места не осталось! Переломайте ему все кости!

Слуги вскинули палки, но старик, вместо того чтобы уворачиваться или прикрываться руками, спокойно стоял на месте. Слуги растерялись и остановились в нерешительности – но их господин злобно закричал:

– Что я сказал? Ну-ка быстро!

Слуги послушались и начали колотить старика. Он, однако, даже не шелохнулся. Зато богач, как только на бедняка посыпались первые удары, внезапно взвыл от боли.

– Стойте! – завопил он. – Прекратите!

Ибо удары получал старик, а боль от них испытывал богач. Он упал на землю, корчась, извиваясь и скуля. Старик же стоял неподвижно.

– До свидания, – сказал он обомлевшим слугам. – Не скажу, что ваша компания пришлась мне по душе, но, надеюсь, наша встреча вам запомнится.

И он зашагал дальше по шёлковой дорожке. Дойдя до её конца, он обернулся и посмотрел на ошарашенных слуг и их хнычущего хозяина. Затем наклонился и легонько дунул.

Шёлк поднялся в воздух и поплыл по ветру, а вместе с ним взлетели сотни тысяч мелких зёрнышек риса. Они взвились ввысь и спикировали вниз на богача и его слуг, словно туча комаров. Хозяин и слуги съёжились и попрятали лица, но рисовые зёрна градом обрушились на них, безжалостно впиваясь в кожу. Лица и тела вмиг покрылись сотнями белых шрамиков, повторявших форму рисинок. Вопя от боли и ужаса, несчастные взглядами искали старика, но того нигде не было видно. Он бесследно исчез – чего не скажешь о шрамах, – и больше его никто никогда не видел.

– Да, да, – сказала женщина. – Всё так и было. В доме Ву эту историю шёпотом передавали из уст в уста, из поколения в поколение, однако никто в неё не верил – по крайней мере, никто не думал, что она может повториться. Однако она повторилась, почти без изменений, с той лишь разницей, что у моей госпожи шёлк был не голубого, а зелёного, нефритового цвета. – Она покачала головой. – До чего же они любят свои нефриты!

– И вы… вы… – Пиньмэй запнулась, не в силах договорить.

Женщина со шрамами грузно села и посмотрела на свои пустые руки. Фигура её в свете фонаря напоминала колокол.

– Знаете, – сказала она негромко. – Меня назвали в честь великого героя. И я всегда хотела быть на него похожей. И когда-то раньше так оно и было. Потому что я не уступала мужчинам ни силой, ни гордостью.

В печи колыхались языки огня, шурша, словно скомканная бумага.

– Но это была лишь видимость, – продолжала женщина со шрамами. – В душе я оставалась безвольной трусихой. Я так трепетала перед своей госпожой, что не могла не выполнить её приказ. И я ударила бедняка.

Женщина подняла голову. Ночная тьма уже рассеялась, из окна струился слабый свет.

– Услышав ваши крики о помощи, – сказала она и погладила Пиньмэй по щеке, – я поняла, что для меня это шанс искупить вину. На этот раз я не могла позволить себе струсить. Ты поблагодарила меня – но это я благодарна тебе.

За окном совсем посветлело, и шрамы на лице женщины были видны так же отчётливо, как и её ласковый взгляд.

У Пиньмэй защипало в глазах от слёз. Руки этой женщины, тёплые и морщинистые, были нежными, как руки Амы.

– Ты устала, – сказала женщина. – Идём, я тебя уложу.

Пиньмэй послушно пошла за ней и легла на огромную перину у печи. Печной жар окутал её теплом, усталые ноги и руки обмякли.

– А кто был этот герой, в чью честь вас назвали? – спросила Пиньмэй. Глаза её начали слипаться.

– Великий Хайи, – ответила женщина. – Он был моим предком.

– Но ведь он… – начала Пиньмэй и вдруг широко зевнула.

– Ш-ш-ш, – шепнула женщина. – Это неважно.

Все слова и все опасения растаяли в тепле доброты, исходившей от этой большой женщины, и Пиньмэй не пыталась больше ничего говорить. Она слишком устала.

– А теперь поспи, – сказала женщина.

И Пиньмэй так и сделала.

Кого звать на помощь? Она не знала даже, где находится – на небе, на земле или в море. Да и какая разница? Главное – позвать, а кто придёт, тот придёт. Но поскольку последнее, что она помнит, – это как она плавала в озере, то она позовёт на помощь Морского Царя.

Но как его позвать, как?

Никто не слышит её криков. Даже до неё самой они долетают приглушённо. А за пределами этой золотой пустоты они, наверное, и вовсе растворяются в тиши.

Надо послать весть напрямую.

Чёрная Черепаха помедлила в нерешительности. Неужели нет иного способа?

Конечно, она знала, что больно не будет – всё мгновенно заживёт. И всё же это так… так неприятно.

Она снова огляделась по сторонам и увидела только золотое сияние. Пошарила лапами в пустоте. Да, другого пути нет. Ну что ж.

Она высунула язык, вытянула его вперёд как можно дальше – и откусила одним-единственным щелчком мощных зубов.

Язык упал на золотую поверхность и отскочил, словно мячик. Потом начал сворачиваться в трубочку, истончаться и удлиняться, пока не превратился в длинный чёрный шнурок, завязанный на одном конце узлом. Шнурок изогнулся, образовав кольцо, узел округлился и стал похож на голову.

Чёрная Черепаха принялась спокойно и размеренно дуть на чёрное кольцо. Оно задрожало. Из узла-головы показались два чёрных глаза. Во рту существа мелькнуло что-то крошечное, похожее на разлохмаченный кончик нити.

Язык черепахи превратился в змею.

– Что это такое? – послышался сварливый голос. – Кто здесь?

Пиньмэй вздрогнула, как от удара, и проснулась. Открыв глаза, она увидела, что Хайи съёжилась и вжалась в угол, а над ней нависают две пышно разодетые фигуры. Когда одна из фигур обернулась и злобно зыркнула – это оказался мужчина, облачённый в шёлк и меха, – Пиньмэй увидела, что его лицо тоже обезображено мелкими шрамами. Роскошные сверкающие наряды не могли скрыть уродства этой парочки, на иссечённых шрамами лицах было написано брюзгливое недовольство, делавшее их ещё омерзительнее. Пиньмэй сразу поняла: это и есть хозяева дома Ву.

– Вечно ты кормишь побирушек нашей едой! – противным голосом проскрипела вторая, женская фигура. Золотые заколки в её волосах негодующе затряслись, она швырнула в служанку миской; миска раскололась о стену совсем рядом с головой Хайи, заплескав всё вокруг холодным супом. – Рисовая каша! Пельмени! Я всё видела!