Гариф Губай - Дочь бакенщика

— Зачем же он делал так, дедушка?

— Хотел будто собакам человечий разум дать. Дал, как бы не так… Вот один мужик, которого забрали в солдаты и не успели еще отправить из города, попросился на побывку домой. Пришел, а жены нет в избе. Двойняшки у них были. Те лежат посиневшие, с раздутыми животиками, ножками сучат. А недавно еще были прямо как картинки. Спрашивает солдат у старой бабки: « Где Василиса? » Плачет бабка, отвечает: « Вот уже два месяца, как щенят кормить ходит к Залимхану ». Прибежал солдат в именье. И верно, жена сидит со щенками. Тут солдат бросился прямо в горницы помещика и на глазах у его жены и детей задушил Залимхана, Понятно, схватили солдата. Заковали в кандалы руки, ноги и на каторгу.

— Знал же он про каторгу, дедушка, зачем же убивал Залимхана?

— Есть, внученька, на земле светлой души люди, себя не пожалеют ради народа. Видать, был солдат из таких. На каторгу попал, но за всех рассчитался с Залимханом. Оно, конечно, как говорится, не нога, так копыто барское осталось. Только сын-то хвост поджал. Не заставлял баб щенят кормить.

Дед Бикмуш замолк.

Ильсеяр и про хворь забыла, привстала на постели, ожидая продолжения рассказа.

А старик подымил трубкой и, подойдя к окошку, поднял занавеску.

— Будто в могиле, ничего не видно.

— Дедушка, расскажи еще что-нибудь.

Дед Бикмуш постоял, схватившись за поясницу, возле окна, потом обернулся к Ильсеяр:

— Ты лучше ложись, внучка. Вторую ведь ночь не спишь. Ложись, спи. А я поесть чего сготовлю. И в доме захолодало. Обветшал весь, совсем тепла не держит. Вот, даст бог, вернутся Советы, попросим избу новую.

— А дадут, дедушка?

— А как же. Просторную да высокую…

Ильсеяр, ободренная, легла на подушку. В эту минуту кто-то дернул дверь, и на пороге показался человек с забинтованной головой, в черной сатиновой рубахе, подпоясанной широким желтым ремнем, в заляпанных глиной сапогах. С него ручьем стекала вода.

— Папа! — вырвалось у Ильсеяр.

— Чу, дочка, тише.

Ильсеяр вскочила с постели и бросилась отцу на шею. Они прижались друг к другу. Платье на Ильсеяр сразу вымокло от рубашки Мэрдана, но она не чувствовала этого, все жалась к отцу.

— Как ты долго, папа! — говорила она, захлебываясь от слез. — Мы тут напугались… Ой, у тебя же голова в крови!

Мэрдан молча посадил ее на нары и обратился к деду Бикмушу:

— Отец, где тот сверток?

— Там же, сынок.

— Давай скорее сюда!

— Погоди, сынок, рубаху смени. С тебя же вода бежит. С головой-то что приключилось?

— Не спрашивай, отец. Тороплюсь. За мной гонятся. Я бежал, когда схватить меня хотели. Если кто зайдет от Костина, передай: все поручения выполнил. Давай скорее сверток!

Дед Бикмуш поднял одну половицу, вытащил какой-то сверток и протянул сыну. Мэрдан быстро развернул его и, взяв наган того офицера, который с неделю назад пошел ко дну, остальное бросил в горящую печку. Потом крепко поцеловал Ильсеяр и кинулся вон из будки. При свете вспыхнувшего в печке пламени лишь блеснули железные подковы его сапог… Шатаясь от слабости, Ильсеяр выбежала за отцом. Но тот мгновенно добежал до обрыва и с веслами в руках спрыгнул вниз. Ильсеяр пустилась догонять его, но, когда она добралась до крутого яра, Мэрдан уже был у реки. Он с разбегу столкнул лодку и, прыгнув в нее, изо всех сил стал грести против волн, с яростью кидавшихся на берег. В пенистых, вздыбленных волнах отец и даже большая лодка показались Ильсеяр совсем маленькими. Она еще не представляла себе, какая опасность грозит отцу, и закричала ему вслед:

— Папа! Когда вернешься, папа?

Разгулявшийся ветер унес куда-то слова Ильсеяр. Она опять крикнула, но ответа не дождалась.

Холодный дождь лил то прямо, то косо, подстегивал ее со всех сторон и вмиг промочил одежду до нитки. Ильсеяр снова почувствовала и жар и озноб.

Шумел темный лес, растянувшийся далеко-далеко по берегу Белой. Шумела Белая. Седые волны, обгоняя друг друга, бросались на огромные камни, лежавшие на отмели, будто хотели обхватить их и унести с собой, но тут же сникали и скатывались назад, уступая место еще более грозно надвигавшимся волнам.

На той стороне Белой аспидно-черное небо прорезалось молнией. Заглушив шум леса и рев волн, загрохотал гром.

Вот опять сверкнула молния. Ильсеяр вглядывалась широко раскрытыми глазами — искала в волнах отца.

« Только бы не перевернулась лодка, только бы не сломались весла », — думала она.

Вдруг позади зафыркали лошади, послышались голоса каких-то людей. Она обернулась и увидела верховых, которые, спешившись, окружали будку. В слабом свете, падавшем из окна будки, Ильсеяр разглядела их черные шинели, шашки, нагайки. Один из них заметил Ильсеяр и с хриплым возгласом бросился к ней;

— Кто там?

Ильсеяр оцепенела от ужаса.

Цепкая рука схватила ее за худенький локоток. Ильсеяр рванулась и, словно взывая о помощи, протянула руку к бесновавшейся реке.

— Ты чья?

Ильсеяр не успела ответить; над Белой, на этот раз совсем близко, сверкнула молния и осветила лодку, качавшуюся в волнах, будто легонькая щепка.

— Папа! — закричала Ильсеяр, позабыв обо всем, и забилась, пытаясь вырваться из рук казака.

Молнией полоснуло тучу, загремел гром. Теперь и казак увидел лодку Мэрдана, борющуюся с волнами.

— Ага!.. — сказал он и, не отрывая глаз от лодки, кликнул остальных: — Эй… Здесь он! Сюда, сюда!

Оцепившие будку казаки кинулись к обрыву.

— Где?! — спросил один, с приплюснутым носом.

— В лодке, переправляется на тот берег.

— Далеко?

— Середину переплыл…

— Это еще кто?

— Кажись, дочка.

— За мной!

Казак с приплюснутым носом прыгнул с обрыва вниз. Другие последовали за ним. И тут же послышались беспорядочные выстрелы.

Вот опять засверкала молния. Казаки заметили лодку и стали стрелять в нее. Еще не успел прогреметь гром после первой молнии, как ярко сверкнула вторая, и Ильсеяр увидела на волнах опрокинутую лодку. Отца же не было видно нигде. Все тело Ильсеяр вдруг налилось тяжестью, она хотела шагнуть, но ноги не слушались ее. Ведь только что отец держал ее в своих объятиях… А сейчас… У нее вырвался душераздирающий вопль:

— Папа!.. Папа!..

Ильсеяр скатилась с обрыва вниз. Ей навстречу, споря друг с другом, поднимались казаки. « Моя пуля попала », — говорил один. « Нет, моя », — хвастался другой.

Ильсеяр упала им под ноги и, хватая за липкие сапоги, пыталась остановить их.

— Что вы наделали, дайте мне папу, вытащите его…

Тяжелый сапог отбросил Ильсеяр в сторону, кто-то наступил ей на руку.

— Прочь, щенок!

Прибежал дед Бикмуш и поднял сотрясавшуюся в рыданиях Ильсеяр. Он пытался утешить ее, да разве поможешь словом такому горю!.. Дед Бикмуш и сам не выдержал, заплакал горькими слезами.