Гариф Губай - Дочь бакенщика

— Неужто и без отца тебя оставили!..

Казак с приплюснутым носом ткнул деда рукояткой сабли:

— Ну, ну, успеете наплакаться. Иди, старый хрыч, покажи, где жил разбойник!

— Еще неизвестно, кто разбойник, — пробормотал дед Бикмуш и, прикрыв полой своего бешмета Ильсеяр, стал карабкаться вверх.

Казак, который, наверное, не расслышал слов старика, а может, не обратил на них внимания, шел молча, закрываясь рукавом шинели от дождя, бьющего прямо в лицо.

— Ух… Небо, что ли, рушится.

— На твою бы голову, проклятый, — прошептал дед Бикмуш, прижимая к себе плачущую Ильсеяр.

В будке негде было повернуться. Казаки, шумно переговариваясь, курили кто папиросы, кто махорку. Всю комнату заволокло едким дымом. Высокий казак, видно офицер, похлопывая себя нагайкой по сапогу, сел за стол и приказал всем выйти.

— К коням!.. Останутся только трое!

Казаки нехотя двинулись к двери.

— Пузин, Кадырмаметов! — позвал казак с приплюснутым носом и взглянул на высокого, как бы испрашивая его одобрения.

Тот молча обвел глазами будку и буркнул:

— Обыскать! Все как через игольное ушко пропустите!

Трое казаков начали все переворачивать, перетряхивать, полезли в подпол. Офицер погладил тыльной стороной руки свои торчащие усы, взглянул на старика с девочкой.

— Подите сюда!

Те, прижавшись друг к другу, шагнули вперед.

— Ближе, — проворчал офицер и обратился к деду Бикмушу. — Кем тебе приходился тот, который в Белой окачурился?

— Хоть бы в такую тяжкую пору по-человечески разговаривали…

— Ну, ну! Языку воли не давай! Кем он тебе приходился?

— Сыном, — прохрипел дед Бикмуш.

— Что он тут делал?

— Бакенщиком был…

— Это известно! Еще!

— Рыбачил…

— Дурак, — зашипел офицер. — Я тебя спрашиваю об его политических делах, о тех, кто собирался у него. У вас, вот здесь.

— Здесь никто не собирался.

— Врешь!

— А чего мне врать.

Офицер стукнул по столу кулаком:

— Ты что, смеяться вздумал надо мной? Я заставлю тебя говорить, мерзавец!

Дед Бикмуш молчал.

— Ну!..

— Мне нечего сказать.

— Не скажешь?

— Нет, — спокойно ответил дед Бикмуш. Сейчас он думал не о том, что ему ответить на вопрос офицера, а о сыне, который погиб, об Ильсеяр, которая осталась круглой сиротой.

Разъяренный офицер вскочил, прошелся по комнате и, остановившись перед дедом Бикмушем, изо всей силы ударил его рукояткой нагайки по подбородку.

— У-у, гололобый!

Старик покачнулся. Ильсеяр закричала и обхватила деда руками.

— Взять его! — приказал офицер казакам.

Те перестали рыться в углах и схватили деда Бикмуша. Один, выворачивая руки Ильсеяр, оторвал ее от деда, и старика повели из будки.

— Прощай, внучка, — сказал, обернувшись у порога, дед Бикмуш. — Ежели что, не забывай…

— Не говори так, дедушка! — Ильсеяр застонала и, чтобы не упасть, прислонилась к стене.

Офицер вытер вспотевший лоб и сквозь зубы спросил у нее:

— Ты дочка бакенщика?

Ильсеяр молчала.

— Ах, ты тоже разучилась разговаривать? — Офицер приоткрыл дверь.— Эй, кто-нибудь, возьмите девчонку! — крикнул он в темноту.

Ильсеяр, плача, опустилась на пол:

— Не трогайте, не трогайте нас! Оставьте меня с дедушкой здесь. Ведь теперь у меня никого, кроме дедушки, нет. О-ой, не трогайте!..

Офицер со злобой пнул ее ногой.

— Ты еще хныкать?..

Ильсеяр вся скорчилась от боли и, с трудом переведя дух, обратилась с мольбой к другому казаку:

— Дяденька, скажи, чтобы меня не трогали! Ведь болею я…

Вошел пожилой казак с седеющей бородой и вытянулся перед начальником.

— Забирай щенка! — распорядился офицер.

Казак снял с гвоздя бешмет и осторожно поднял Ильсеяр.

— Не противься, девочка, вставай, — сказал он шепотом, — уведут все равно.

Услышав мягкий голос, Ильсеяр удивленно подняла голову.

— На, надень пальтишко. На ноги есть что-нибудь?

Ильсеяр послушно надела лапти.

— Куда нас поведете, дядя?

— В город, видать…

Распухшие от слез глаза Ильсеяр встретились с добрым взглядом старого казака.

— Зачем?

Тот попытался успокоить ее:

— Кто знает… Говорят, что твой отец привел партизан к пароходу, что у вас тут какой-то штаб подпольный. Может, хотят порасспросить вас. Подержат немного и отпустят.

— Эй, долго ты будешь возиться с этим щенком?! — нетерпеливо бросил офицер. — А ты что копаешься? — накинулся он тут же и на казака с приплюснутым носом.

Тот понуро ответил:

— Все обыскали, ваше благородие, ничего не обнаружили…

— Болван! — Офицер резким движением поднял воротник и вышел из будки.

Когда Ильсеяр и бородатый казак вышли из будки, все были уже на конях.

— Веди щенка сюда, — раздался низкий, злой голос. — Слышишь?!

Ильсеяр не стала дожидаться, пока ее отведут, сама пошла на голос. Вдруг навстречу ей бросился Актуш и, будто понимая все, оперся передними лапами ей в грудь и начал лизать ее руки, лицо и жалобно повизгивать.

— Скорее, скорее, — повторил тот же голос, обращаясь к бородатому казаку, и крепко выругался.

Ильсеяр осторожно отстранила от себя Актуша и побрела туда, где между нетерпеливо переступавшими, продрогшими под дождем лошадьми стоял дед Бикмуш. Актуш не отставал от нее, прыгал и ласкался.

— Собака и та жалеет, — промолвил дед Бикмуш.

Офицер повернул коня и крикнул казакам:

— Убрать собаку!

Кто-то схватил Актуша за задние лапы.

— Пш-шла вон!

Актуш зарычал и вмиг вцепился зубами в руку казака. Тот заорал не своим голосом:

— Помогите, чего смотрите!

На Актуша со всех сторон посыпались удары нагаек. Но чем больше получал он ударов, тем яростнее огрызался на казаков, хватал зубами нагайки

— Актуш, уходи! Они убьют тебя, Актуш!

Актуш, словно подчинившись Ильсеяр, отбежал в сторону, но продолжал отчаянно лаять. Кто-то схватил Ильсеяр за плечо и толкнул вперед. Актуш тут же кинулся на него. Казак с приплюснутым носом расстегнул кобуру.

— Позвольте прикончить, ваше благородие?

«Его благородие» не ответил. Вынул неторопливо револьвер, прицелился и выстрелил в собаку. Истошно взвизгнув, Актуш рванулся на офицера, но тут же упал под ноги деда Бикмуша и Ильсеяр. Он тянулся к ним мордой и тонко, жалобно скулил.

Ильсеяр упала на колени прямо в грязь и обхватила руками своего верного друга.

— Ой, Актуш, куда тебя ранило, Актуш, миленький!

Актуш судорожно подтянул простреленную лапу и взглянул на Ильсеяр полными слез глазами, как бы прося прощения за то, что не смог помочь ей.

А «его благородие», между тем, гордо, будто совершил подвиг, вложил наган в кобуру и приказал казакам трогаться.

Кто-то поддел Ильсеяр ногой и заставил ее подняться.