Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

Мой рисунок пальчиковыми красками купили за сорок долларов (вместе с рамкой). Мак счастлив. Он приносит мне огромную стопку бумаги и целое ведро краски.

«Принимайся за работу!» – говорит он.

Днем я рисую для Мака, ночью – для Руби.

А отдыхаю когда придется.

Но моя ночная картина меня по-прежнему не устраивает. Она большая, это да. Когда я раскладываю все листы по полу клетки, один к другому, они покрывают практически весь цемент.

И все же чего-то по-прежнему не хватает.

Боб говорит, что я схожу с ума. «Вот Руби, – говорит он, тыкая носом. – Вот зоопарк. Вот другие слоны. Что не так-то?»

«Нужно еще что-то», – говорю я.

Боб тяжело вздыхает. «А ты художник с темпераментом. И чего же не хватает?»

Я гляжу на огромное пространство красок и контуров. Я не знаю, как объяснить Бобу, что работа еще не окончена.

«Я просто подожду, – говорю я наконец. – Рано или поздно я найду это что-то, и тогда моя картина наконец-то будет окончена».

На последнем за день представлении Руби выглядит очень усталой. Когда она спотыкается, Мак кладет руку на коготь-палку.

Я сжимаюсь, ожидая, что она ответит ударом.

Но Руби даже не вздрагивает. Она продолжает брест и, и вскоре на спину к ней запрыгивает Сникерс.

Я лежу в клетке, на моем животе лежит Боб. Мы смотрим, как Джулия выполняет домашнее задание.

Кажется, ей не нравится это делать. Это видно по тому, что она вздыхает чаще обычного.

И вновь, уже в сотый или в тысячный раз, я спрашиваю себя: чего же не хватает на моей картине?

«Пап, – зовет Джулия отца, когда он проходит мимо нее со шваброй, – можно вопрос спросить?»

«Задать, – поправляет ее Джордж. – Давай».

Джулия опускает взгляд на бумагу: «Почему слова ПРИНЦ и ПРИНЦИП не являются однокоренными?»

«Потому что ПРИНЦ это тот, у кого в руках вся власть, а ПРИНЦИП это то, в чем мы убеждены и что помогает нам знать, что правильно, а что неправильно. – Он улыбается. – Например, против моих принципов делать домашнюю работу за свою дочь».

Джулия вздыхает: «Если я стану художником, когда вырасту, к чему мне изучать грамматику?»

Джордж смеется и отходит.

Бедная Джулия, думаю я. Гориллы прекрасно обходятся без всякой грамматики. Все эти бесконечные буквы, все эти палочки, кружки и зигзаги, заполоняющие книги и журналы, вывески и обертки конфет…

Слова.

Люди обожают свои слова.

Я вскакиваю. Боб слетает с меня прямо в бассейн.

Слово.

«Ты же знаешь, как я не люблю мочить лапы!» – вопит Боб. Он вылезает из бассейна, озабоченно отряхивая их одну за другой.

Я смотрю в окно на рекламный щит. В моей голове по-прежнему звучит голос Мака:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! СЪЕЗД 8, “ШАТЕР”: ЦИРК, МАГАЗИНЫ И ИГРОВЫЕ АВТОМАТЫ – ДОМ АЙВАНА, ЕДИНСТВЕННОГО И НЕПОВТОРИМОГО, МОГУЧЕГО СИЛВЕРБЭКА!»

Я считаю… одиннадцатое… Потом еще раз пересчитываю – чтобы наверняка.

Я выкладываю шестнадцать листов для плаката. Четыре в высоту, четыре в ширину.

Идеальный квадрат.

«Что ты собрался делать? – требует объяснений Боб. – Дай угадаю: уж точно не вздремнуть».

«Я хочу кое-что сделать с рекламным щитом».

«Это не реклама, а уродство. Особенно с учетом того, что на ней нет меня».

Я берусь за ведро с красной краской. «Тебя там нет, потому что ты не участвуешь в представлениях», – объясняю я.

«Строго говоря, меня и здесь, у тебя, тоже нет, – говорит Боб, фыркнув. – Я здесь не живу, я – бездомный по собственному желанию».

«Знаю. Это я так».

Я изучаю нашу рекламу. Провожу две толстые линии, похожие на черенки метлы. Их верхние концы соединены, а нижние – расходятся вниз и в стороны. Потом я соединяю нижние концы еще одной линией, такой же толстой.

Отступаю назад. «Что скажешь?»

«Что это? Нет, стой, дай сам угадаю. Палатка?»

«Не палатка, – говорю я, – а буква. По крайней мере, их, кажется, именно так называют. Мне нужно сделать еще две».

Боб устраивается поудобней под боком у Не-Салки. «Зачем?» – спрашивает он, зевая.

«Потому что тогда у меня получится слово. Очень важное слово». Я окунаю пальцы в краску.

«Какое слово?» – спрашивает Боб.

«Дом».

Боб закрывает глаза. «И не такое уж оно и важное», – тихо произносит он.

Весь день напролет я кругами расхаживаю по клетке на кулаках.

Волнуюсь так, что не могу заставить себя прилечь передохнуть. Даже перекусить.

Ну разве что самую малость.

Я наконец-то готов показать Джулии то, что сделал.

Это обязательно должна быть Джулия. Она художница. Она способна увидеть, по-настоящему увидеть мою картину. Джулия не станет обращать внимание на пятна и рваные края. И пускай линии на листах сойдутся не совсем ровно. Она способна видеть поверх всего этого.

Джулия непременно увидит то, что я вообразил.

Я смотрю, как Руби мрачно бредет с четырехчасового представления, и думаю: что же будет, если я ее подведу? Что, если я не смогу заставить Джулию понять меня?

Хотя ответ, конечно же, мне известен. Ничего. Ничего не будет.

Просто Руби останется главной достопримечательностью «съезда 8, “Шатер”: цирк, магазины и игровые автоматы», удачно расположенного прямо у автострады И-95, представления в два, четыре и семь часов вечера ежедневно, 365 дней в году.

Пришло время показать мою работу.

В торговом центре тихо, только Тельма, самка ара, репетирует новое выражение: «Ой-ой».

Джулия заканчивает с домашним заданием. Джордж убирается снаружи. Мак уже ушел домой.

Я беру Не-Салки и начинаю аккуратно вытаскивать сложенные листы. Сколько же здесь рисунков! Страница за страницей, кусочек за кусочком моего огромного пазла. Я стучу по стеклу, и Джулия поворачивает голову.

Мои пальцы дрожат, когда я поднимаю один из рисунков. Это кусочек из угла моей картины, коричневое с зеленым.

Джулия улыбается.

Я показываю другой рисунок, потом еще один, и еще – крошечные части большого целого.

Джулия выглядит растерянной. «Что это? – спрашивает она. Потом пожимает плечами: – А, не важно! В любом случае красиво получилось».

«Ой-ой», – говорит Тельма.

Нет, думаю я. Нет.

Еще как важно.

Джордж зовет Джулию. Он закончил уборку. «Бери рюкзак, – говорит он, – да побыстрее. Уже поздно».