Анастасия Перфильева - Путь-дорога

— Знаешь что? Ты Николая Антоновича к нам, в наш вагон, ночевать зови. Косыгина койка ведь пустует. А я приберу и ужин из столовой принесу.

— Ладно, Яша! А я за Николаем Антоновичем к Игнатию Ивановичу побегу, он у них сейчас!

И Максимка, счастливый и польщённый вниманием товарища, побежал к Игнатию Ивановичу.

Татьяна Ивановна встретила его у вагона:

— Заходи, заходи, гость наш тебя дожидается! Там о тебе как раз разговор идёт…

Максим неловко, робея, вошёл в вагон.

Нет, не пришлось ему знакомить Николая Антоновича с замполитом! За столом сидели Николай Антонович, Игнатий Иванович и Осокин.

Максимка встретился глазами с Осокиным, присел на кончик стула. На столе кипел и булькал начищенный самовар.

— А вот и он, герой наш! — приглаживая усы, сказал Игнатий Иванович. — Что, рад ведь? Как вы его находите, Николай Антонович? До работы жаден, не удержишь! Про подвиги свои, небось, не рассказывал?

Вошедшая следом за Максимкой Татьяна Ивановна сказала:

— Будет тебе, Игнатий Иванович! Видишь, его сразу в жар бросило! Кто старое помянет, тому глаз вон.

Максимка с благодарностью взглянул на неё.

— Это вы понапрасну. Игнатий Иванович! — забормотал он, не зная, куда деваться от вопросительного взгляда Николая Антоновича. — Я про всё сам расскажу после только…

Осокин вдруг пересел ближе к Максиму:

— А мы только что про тебя говорили. Ты не смущайся, здесь люди все свои. Николай Антонович спрашивал меня и Игнатия Ивановича о твоей дальнейшей судьбе. И я показал ему ответ вашего председателя колхоза на моё письмо.

Максимка замер. Что же, что написал Андрей Степанович про него, Максимку?

Осокин держал в руках жёлтый распечатанный конверт.

По тому, как строго и серьёзно Николай Антонович слушал слова замполита, Максимка понял, что сейчас узнает о самом главном, о том, как сложится дальше его жизнь, и что именно об этом до его прихода говорил Николай Антонович с Осокиным.

— Председатель пишет, что ты поступил неправильно, самовольно уехав из колхоза. Ведь он только одною хотел: чтобы ты закончил семилетку, а там и работать можешь. Но если уже сам свою жизнь повернул, — Осокин быстро взглянул на Николая Антоновича, тот кивнул головой, — надо исправить тебе свою ошибку. И вот мы решили — осенью, если ты попрежнему будешь хорошо работать в мастерской, мы пошлём тебя вместе с Яшей Леушкиным в железнодорожное ремесленное училище. Вот окончишь его, станешь самостоятельным человеком и вернёшься к нам работать.

Максимка выпрямился Глубоко, всей грудью, вздохнул. И так ярко засветились его глаза, что Осокин не стал больше ни о чем его спрашивать.

— Товарищ Осокин, я понимаю! — едва слышно, но твёрдо сказал он. — И я, вот вам моё слово, так стараться буду, что меня недоучкой никто больше не назовёт!

Конечно. Татьяна Ивановна не захотела отпустить Николая Антоновича ночевать к ним в вагон, но Игнатий Иванович заступился за Максимку.

— Ну мыслимое ли дело! — волновалась Татьяна Ивановна. — Да ведь они ребята! У них там, чай, и не прибрано ничего.

— Прибрано. Яша Леушкин прибрал и ужин принёс, — твердил Максимка, а сам крепко ухватил чемодан и плащ Николая Антоновича.

И Игнатий Иванович, видя его отчаянное лицо, посмеиваясь, поддержал:

— Что же нам их разлучать? Пускай уж к ним в вагон идёт. Только если плохо примете, мы тебе, Максим, и Яше твоему выговор объявим!

— Не объявите, не придётся!

Так и увёл торжествующий Максимка Николая Антоновича в сорок шестой вагон.

И почти всю ночь, прислушиваясь к грохоту проходивших поездов, они проговорили обо всём на свете: и о том, в каких странах успел за войну побывать Николай Антонович, и о Косыге — прав тот или нет, и о том, что поезд скоро снимется, чтобы идти на новую стоянку, к Киеву, и о том, что Максимка и Яша Леушкин, когда поедут в ремесленное училище, побывают у Николая Антоновича в Москве…

Проговорили до тех пор, пока рассвет не тронул окна и сам Николай Антонович не приказал:

— Ребята, хватит, пора спать! Завтра вам всем работать.

Яша и Женя Чирков заснули скоро. Максим долго лежал с открытыми глазами. Всё не верилось, стоит поднять голову, протянуть руку — и тут, в вагоне, далеко от родного дома, от города, рядом с ними спит Николай Антонович, дышит ровно и глубоко. А за стеной снова шумит проходящий поезд, и откликается у разъезда певучий рожок…

Максимка вздохнул, повернулся на бок, сунул под щёку ладонь и закрыл глаза.