Анатолий Евтушенко - Тайна Змеиной пещеры [Повесть]

Два часа пролетели, как две минуты. Отец простился, слился с людским потоком, который и вынес его на крыльцо.

На общем колхозном дворе ездовые снаряжали обоз. Только теперь Антон обратил внимание, что многие из тех, что толпились вокруг отца, были с лопатами и котомками. Левадинцы собирались в дорогу: их позвали рыть противотанковые рвы.

Отец уезжал в район на пароконных дрожках. Антон с сестрами проводил его за село. Настроение у Антона было хорошее: «Если отец первый раз вернулся, так и во второй вернется». На прощанье он неожиданно даже для самого себя спросил:

— Пап, если меня возьмут окопы рыть, можно а? Мы с ребятами.

— Можно, — сказал отец.

Антон бежал домой вприпрыжку. Теперь он скажет матери, а сестры подтвердят, что отец разрешил ему. Не маленький же он. Отец это уже понял.

Окопники сели в арбы, но тронуться в дорогу не могли: у одной упряжки не было ездового. Люди уезжали на две недели, а лошадей надо было воротить обратно в Леваду: в поле непочатый край работы.

Петю Ваштрапова председатель назначил, главным над всем обозом. Кирпичный завод в колхозе не работал, всякое строительство прекратилось. Петя в армию не годился, за ним признали какую-то болезнь. С тех пор он и начал выполнять разные, как он говорил, ответственные поручения.

Антон сказал Ваштрапову о разрешении отца и попросился в ездовые.

— Не возьму, — наотрез отказался Ваштрапов. — Что мне с тобой в дороге делать? Плакать сообща?

— Не имеете права не взять, я доброволец, — настаивал на своем Антон.

Петя Ваштрапов хотел было уже отмахнуться, но на всякий случай все же спросил:

— Тебе сколько лет?

— Тринадцать! — выдал Антон свой последний и как оказалось ненадежный козырь.

— Если бы еще полстолько, тогда бы взял.

Чудо помогло Антону выкарабкаться из этого разговора победителем. В самую нужную минуту к нему подошли Яшка и Сережка.

— Дядя Петя, нам с Яшкой и Сережкой как раз будет в три раза больше. Нам на троих больше сорока лет.

Ваштрапов колебался недолго. Решил взять. Все-таки три таких парня за одного должны бы управиться. Два дня туда, день там для отдыха лошадям и два дня обратно.

— Эх, горе не беда — полезайте в арбу. «Антон чего-то сам по себе стоит, — рассудил Ваштрапов. — Яшка тем более шустрый малый, а цыганок при лошадях — сущая находка. Выходит, что экипаж на все сто».

Наспех собранный узелок мать положила в передок арбы. Наконец, тронулись.

На улице к ребятам в арбу забрался Петька Таганок. Он сказал им, что Рыжего теперь не боится и будет дружить только с ними. И если ребята хотят, он может поехать тоже рыть окопы. Таганок был очень доволен тем, что весь страх перед Афонькой из него вышел. Он даже внешне изменился.

Ребята посоветовали ему остаться дома и вместе с Васькой Пуховым наблюдать за тем, что будет делать Афонька. Таганок спрыгнул на ходу и помчался во двор к Пуховым.

Первый день ехали неплохо. Ночевали в степи в копнах житной соломы. Ребята слушали привычный храп лошадей, считали звезды и вслух мечтали о том, как наши соберутся с силой и так ударят, что немцы побегут без оглядки.

Потом пошли дожди. Плетеные из пеньки шлеи и веревочные постромки начали раскисать и рваться. Хлебнули лиха. Ехали промокшие, ночевали в холодных клубах. В Васильковке налетел немецкий самолет. Один самолет, а страху на всех такого нагнал, что и вспомнить муторно. Как он из пулеметов строчил на бреющем полете! Только чудом все живыми остались.

Вернулись обозники в Леваду на седьмой день.

А Левада тем часом бурлила и ждала их возвращения. Нужны были лошади и подводы, колхоз собирался в эвакуацию.

Антон удивился, застав отца дома. Он был в своей гражданской одежде. Выходит, что его не послали снова на фронт. Как такое могло случиться, он и сам не знал. «Вызвали, — говорит, — в кабинет и предложили демобилизоваться». Говорил, а глаза хитровато щурились.

Пока отцу поручили возглавить эвакуацию: угнать весь скот, сдать его какой-нибудь воинской части и непременно возвратиться домой. При любых условиях.

— А если Леваду захватят немцы? — опросил Антон. — Все равно вернуться?

— Ты задаешь мне слишком трудные вопросы, — сказал отец.

Тут пришел к нему нынешний председатель и попросил Антона пойти погулять. Антон прикрыл за собой дверь и тут же опустился на табуретку. Он не мог уйти, не выяснив самого главного — почему отец не на фронте? Разве эвакуировать скот — это настоящее дело для командира орудия? Как теперь Антону гордиться отцом? Немецкие самолеты шныряют над украинскими селами, стреляют в мирных людей, а его отец не на войне. Выгнать скот — пустяки. Это хоть кто сможет.

Приглушенный голос отца слышался из глубины комнаты. Отец сидел у окна. Гость, наверно, ходил по комнате. Все, что он говорил у самой двери, Антон слышал отчетливо, а когда голос удалялся, почти ничего нельзя было разобрать.

Хоть гость и не кричал, Антон все же понял, что он на кого-то очень сердит. Только на кого?

— Дочухались, досиделись пока германец половину Украины захватил. Что же дальше? Бросать хату, да тикать?

— Тикать некуда, — говорил отец. — Ты, Архип, человек беспартийный, пожилой. Сиди дома. Дело и здесь найдется.

— Ты тоже беспартийный, а сидеть здесь и дожидаться германцев не хочешь — уходишь в эвакуацию?

— Посылают. Еще вернусь. А ты тут поглядывай, на ус мотай, — на кого можно будет рассчитывать, если потребуется.

— Неужто еще не все прахом пошло? Ты еще на что-то надеешься?

— Пальцы слабы, пока в кулак не собраны. Будем все врозь — быть беде. А если соберемся — откуда и сила возьмется. — Наверно и отец, как показалось Антону, заходил по комнате. — А немца бояться нечего. Сильно прет да быстро остановится. Мы, скажу тебе, воевать с ним не хотели, вот и отступаем. Не собрались, не сжали кулак вовремя. А теперь от нас именно это требуется. У немца в тылу тоже война начинается.

Сложно все это было, чтоб понять Антону. Отец заторопился:

— Пошли, пошли! Не туши, Архип, огонька в душе. Есть люди, которые знают, что надо делать. И мы с тобой хоть и не на фронте, все одно солдаты.

Антон выскочил во двор, его уже поджидали ребята.

Когда колхозное стадо выгнали за село, а вслед за ним двинулись подводы, в селе не осталось почти никого. Левада словно вымерла. На улицах стало тихо-тихо.

Отец простился и укатил на дрожках вперед. Ребята, проводив тех, кто ушел на восток, остались на колхозной меже. Назад пошли без дороги, напрямик. Долго блуждали по полям и по оврагам, пока не вышли на самую верхушку горы, кончавшейся обрывом у Самары.

Ушли на фронт взрослые, ушли в эвакуацию с колхозными стадами одинокие женщины и старики. А что делать им, ребятам? Школа в этом году работать не будет. Еще не идут через Леваду отступающие красноармейцы, но разве не ясно, что фронт близко? Он уже дает о себе знать. В ясную погоду в Леваду доносятся отзвуки канонады. По ночам на западе горит краешек неба.