Октав Панку-Яшь - Долго еще до вечера?

На другой день я беседовал с одним моим другом, композитором, о том, как написать одним пальцем на аккордеоне симфонию для скрипки с оркестром, и вдруг опять слышу со двора:

— Хочу воздушный шар. Купи мне воздушный шар!

Это мог быть только принц.

Повелительный тон мог принадлежать только принцу. Кто-нибудь другой, я не сомневаюсь, сказал бы хоть «пожалуйста» или «прошу тебя» или хоть «если можно».

Композитор погрозил мне камертоном:

— Разумеется, ты по рассеянности не закрыл сундук как положено.

— Закрыл.

— Тогда в крышке есть щель.

— Нет.

— Может, дно сундука разбито.

— Не разбито.

— Возможно…

Опять это «возможно»! Я сказал композитору, что мне надо срочно писать литературную рецензию на телефонную книгу, и попросил оставить меня одного. Ясно, почему я ему так сказал: я не люблю ссор. И по возможности избегаю их.

Прошел еще один день и, когда я занимался с племянником по математике, обучая его, что один плюс один будет два, независимо от времени года, от долготы и всего прочего, вдруг в третий раз слышу со двора голос принца:

— Пойдем в кино. Я хочу в кино!

Конечно, я не ошибся. Это мог быть только принц. Повелительный тон мог принадлежать только принцу.

Племянник взглянул на меня так, будто я заявил, что один плюс один будет четырнадцать (при некоторой благосклонности и по знакомству), а потом сказал:

— Не обижайся, дядя, но ты рассеян, как все о тебе говорят, и не закрыл сундук как положено.

— Закрыл.

— Тогда, может, в крышке есть щель.

— Нет.

— Может, дно сундука разбито.

— Не разбито.

— Возможно…

Опять это несносное «возможно»! Я сказал племяннику, что по профессии я не репетитор и не даю уроков, что моя специальность — делать дырки в сыре, а в свободное время я могу ставить точки над «и» в словах, где нет этой буквы, так что пусть он лучше как можно скорее уходит домой. Так я вежливо обратил его внимание, что не люблю ссор. И по возможности избегаю их.

Но странно — или может показаться странным, потому что я-то давно уже не удивляюсь, всякое может случиться, — странно, что я не сходил и не посмотрел, — кто знает? — может, и в самом деле плохо закрыл сундук, может, в крышке есть щель или, может, дно сундука разбито. Я был уверен, что закрыл сундук как положено, что в крышке нет никакой щели и что дно не разбито. И в то же время я был так уверен, что слышал голос бархатного принца, что даже и мысли не допускал, будто бархатный принц так же нем, как бархатная подушка или все что хотите бархатное.

Да, был так твердо уверен…

Впрочем, я и сейчас уверен.

Я НЕ СТАНУ вам больше рассказывать про девочку, у которой на фартучке был карман, а в кармане фартучка — золотой ключик.

Я не могу рассказать больше того, что вы знаете.

А вы знаете все.

Прежде всего, знаете, что у всех девочек и мальчиков есть свой золотой ключик и этим золотым ключиком они открывают все, что на белом свете можно открыть только этим ключиком.

Например, калитку в сад, где вместе живут как закадычные друзья настоящие лошади и деревянные лошадки, взаправдашние слоны и слоны бархатные, живые собаки, которые лают и виляют хвостом, и резиновые собачки которые едва могут слабо тявкнуть, лягушки, которые бултыхаются в пруду, и заводные лягушки, которые избегают воды, боясь заржаветь, и так далее.

Или, например, открыть калитку в сад красок, где, наоборот, раздельно и в раздоре живут зеленые и желтые карандаши, красные тюбики и бутылочки синих чернил, где сиреневый цвет спорит с черным, а белого это совсем не касается, он еще и подзуживает: «Дай ему по затылку!» или «Тресни кулаком по носу!»

Дальше вы знаете, что девочка, у которой был фартучек и в кармане фартучка золотой ключик, хотела однажды открыть своим золотым ключиком дверь, которая открывается любым ржавым ключом, дверь, которая вовсе и не закрыта, и все взрослые проходят через нее, даже не замечая, что там есть дверь, и даже не здороваясь с привратником, потому что взрослые или несведущи, или просто торопятся и вовсе не знают, что там, возле той двери стоит на страже привратник.

Девочка сунула свой золотой ключик в замочную скважину и только хотела его повернуть, услышала голос привратника:

— Эй, барышня, что ты тут делаешь?

— Ошибаетесь, — ответила девочка, — я не барышня, я всего только девочка.

— Очень жаль, барышня, — сказал привратник. — Очень жаль, что ты всего только девочка. Или, может, наоборот, я очень рад, девочка, очень рад, что ты не барышня. Все так запутанно! — добавил он.

— А по-моему, все очень просто, — сказала девочка.

— Куда там! — сказал привратник. — Вовсе не просто. Ничего сложнее в жизни не видывал!

— Что именно? — спросила девочка.

— А вот это, — сказал привратник — Это и только это. Хотела ты или не хотела открыть своим золотым ключиком дверь, которая открывается любым ржавым ключом, дверь, которая даже и не закрыта и все взрослые проходят через нее, даже не замечая, что там есть дверь, и даже не поздоровавшись, потому что взрослые несведущи или только спешат и не знают, что я стою на страже у этой двери?!

— Я хотела… — сказала девочка, — я хотела открыть эту дверь и попасть в зеркальное царство, посмотреться в зеркало и увидеть, как идет мне новый фартучек и не лучше ли идет оранжевое платье, и еще я хотела увидеть, хорошо ли мне с желтыми косичками и не лучше ли, чтобы мама купила мне голубые косички, и еще хотела увидеть, достаточно ли выросли у меня ресницы или мне надо их попросить подрасти, а если они не хотят добром, не понимают доброго слова, то поставить их в угол или не разрешить смотреть телевизор.

— Значит, я не ошибся, — сказал привратник, — и мне очень жаль, барышня, что ты всего только девочка. Или, может, как раз наоборот, я очень рад, девочка, очень рад, что ты не барышня. Но все так запутанно! — добавил привратник. — Страшно запутанно, потому что ты — девочка, которая хочет быть барышней. А я, привратник, желающий до конца быть привратником, не позволю тебе войти, не позволю открыть золотым ключиком дверь, которая открывается любым ржавым ключом.

Вот почему я не стану вам больше рассказывать про девочку, у которой на фартучке был карман, а в кармане фартучка золотой ключик.

Я не могу рассказать больше того, что вы знаете.

А вы знаете все.

И о привратнике, и обо всем остальном.

Какой смысл рассказывать, если знаете?

— БУДТО Я САМОЛЕТ, и ночь, и не видно, где нам спускаться, чтобы собрать каштаны, которые будто апельсины. Ты включаешь фонарик и делаешь вот так, и тогда я будто увижу свет и спускаюсь, и мы грузим апельсины, а ты машешь фонариком, и я куда-то повезу апельсины. Ладно?