Владимир Алеников - Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

Ну, короче, я тоже за ним побежал. Бегу и на ходу под себя руками воздух гребу, ну, как будто я по-собачьи плыву. И тут слышу, за спиной у меня смех раздался. Оглянулся я, смотрю — на берегу ребята собрались. И не просто ребята, которые пришли там покупаться да позагорать, а яхтсмены! Это сразу было видно, потому что на каждом был надет спасательный жилет, чтобы, значит, если лодка перевернется, никто бы не утонул.

Ну, я подошел поближе, а один из них так ехидно меня спрашивает: не глубоко ли, мол, я заплыл? И все опять заржали. Я уже было обиделся и хотел уйти, но тут Васечкин вмешался и говорит: «Конечно, каждый может смеяться, если на нем спасательный жилет! А сам, может, как топор плавает!»

Ну, тут уж яхтсмены и сами обиделись. Кто бы, говорят, нас в секцию взял, если бы мы плавать не умели? Ведь гонки на яхтах — вещь сложная, того и гляди за бортом очутишься…

А Васечкин свое гнет: «Подумаешь! Если бы мне яхту дали, я бы вам показал класс!» Ну, тут уж, конечно, такой хохот поднялся! По земле катаются, за животы держатся. Ну, говорят, насмешил, мы уже почти два года занимаемся, и только на следующей неделе у нас первые соревнования будут, а тут какой-то молокосос с первого раза класс показывать собирается. Кто ему лодку-то даст, чтобы потом за него отвечать?!

«Вот-вот, — говорит Васечкин, — испугались, а то бы я вам показал!» Он им свое, они ему свое, не знаю, чем бы это все кончилось, если бы их тренер не позвал.

В общем, ушли мы в тот раз с пляжа, как говорится, несолоно хлебавши: и ребятам ничего не доказали, и плавать не научились.

Только про плавание Васечкин, как оказалось, уже начисто забыл. Мы пока назад шли, он без конца возмущался — чем мы, мол, хуже этих яхтсменов?! Я, честно говоря, вот таких минут боюсь, когда Васечкину в голову вдруг идеи приходят, потому что ни к чему хорошему это никогда не приводит! Так и в этот раз. Васечкин ни с того ни с сего остановился посреди дороги да как закричит: «Идея!» Ну вот, думаю, накаркал. Теперь, думаю, добра не жди.

А Васечкин оглядел меня с ног до головы и говорит: «Ты чего, Петров, посреди дороги остановился? Так и под машину угодить недолго! Кто же тогда в соревнованиях участвовать будет?» В каких соревнованиях, спрашиваю. «Как в каких? — удивляется Васечкин. — И ежу понятно! Те, что через неделю в яхт-клубе будут! Слыхал, что ребята говорили? Там победителям ведь, наверно, тоже медали выдавать будут. Вот мы с тобой медаль и получим! Всем носы утрем! И Машке Старцевой в первую очередь!»

Ну вот, так я и знал, что он опять про медали заговорит. И дались ему они. То есть, конечно, медаль хорошо бы получить, но только ни за что ни про что их не дают. Их заслужить надо. А Васечкин все как-то не так их получить хочет. В общем, я ему это все и высказал.

«Как это ни за что? — возмутился Васечкин. — Ни за что мне самому медаль не нужна! А мы, может быть, яхту своими руками сделаем!»

Вот это да! Это уже Васечкин хватил. Из чего мы ее сделаем, Васечкин? — спрашиваю. Ты хоть знаешь, как ее делать, яхту эту? Тут Васечкин снова задумался. Но только на минуту. «Само собой, говорит, знаю. Мы, говорит, ее из лохани сделаем». Это же Васечкин, у него всегда на все ответ есть. Вообще-то из лохани можно, если лохань большая, только где такую достать? Ну а Васечкин и это сразу придумал. «Мы же, говорит, вместе с тобой лохань на чердаке видели, когда в прошлом году туда лазили, нас еще тетя Паша оттуда шуганула. Помнишь?» Еще бы мне не помнить! Еле ноги тогда унесли! Я эту тетю Пашу с тех пор за два километра обхожу.

Как, говорю, мы ее оттуда достанем, если тетя Паша чердак на огромный замок заперла? А Васечкин: «Ничего, говорит, надо пойти к ней, к тете Паше то есть, и попросить ключ!» Ну что ж, идея, говорю, хороша, а вот кто ее исполнять будет? А он в ответ: «Ты и будешь! Тебе она обязательно даст!» Ну тут я не выдержал: никуда я не пойду, что я, говорю, самоубийца, что ли, самому к тете Паше ходить, да еще ключ просить? Дать-то она даст, а потом догонит и еще даст!..

Тут Васечкин вскипел. «Ладно, говорит, трус несчастный! Если ты к тете Паше идти боишься, то лезь на чердак по пожарной лестнице. Там на крыше слуховое окно есть прямо на чердак, ты, говорит, через него и попадешь». А ты, спрашиваю, что, не полезешь? «Эх, вздыхает он, что бы ты, Петров, без меня делал?» Гордо так головой тряхнул и решительно направился к пожарной лестнице. Ну я, понятное дело, конечно, за ним.

Полезли мы с ним, значит, по этой лестнице вверх, только Васечкин лезет как-то странно: два шага вперед, один назад, так что никак мы не можем до крыши добраться.

Чем выше лезем, тем, чувствую, васечкинская решительность куда-то девается потихоньку. Давай, говорю, Васечкин, лезь, чего застрял? А он говорит: «Я по дороге думаю, важные проблемы решаю!»

Короче, когда мы уже почти до самой крыши долезли, он вдруг вниз глянул и говорит, что, может, и не нужно нам парусным спортом заниматься, можно и на борьбу пойти или там на бокс — это тоже спорт мужественных, а то еще того лучше — зимы дождемся и на хоккей запишемся…

Ну тут я ему и выдал: мол, трус не играет в хоккей… А он как завопит: «Это кто это здесь трус?! Сам к тете Паше идти забоялся, я из-за тебя, можно сказать, на крышу с риском для жизни лезу, и я еще трус!» И так при этом руками размахался, что и в самом деле чуть с лестницы не свалился. Если бы не я, то слетел бы точно, а так только верхом на мне оказался. Одним словом, на крышу я влез с Васечкиным на шее. Как с медалью.

Слез он с меня, и стали мы в слуховое окно протискиваться. Васечкин, тот сразу проскочил, а я, честно скажу, — с трудом; хорошо, думаю, что мы еще сегодня пообедать не успели, а то бы ни за что не протиснуться.

В общем, залезли мы на чердак, а там темно, хоть глаз выколи. Стали мы эту лохань разыскивать. Искали-искали, наверное, всю жизнь проискали, если бы Васечкин на нее в темноте с размаху не налетел.

Я вам скажу, звон по чердаку пошел кошмарный — то ли от лохани, то ли от васечкинской головы — не знаю, только до сих пор в ушах звенит. А тут еще Васечкин как заорет: «Вот она, нашел!» И вправду, висит она на гвозде и вроде бы снять ее раз плюнуть, а только когда глаза у нас уже совсем к темноте привыкли, мы увидели, что лохань к столбу, на котором висела, толстыми цепями прикручена, а цепи-то на замке… Надо же! Вот невезение, думаю, зря мы на этот чертов чердак тащились. Что же теперь-то делать? Вижу, и Васечкин задумался. А чтобы удобнее было думать, он на край этой висящей лохани уселся.

Думал-думал, очень долго думал. Я даже стоять устал и тоже рядом с ним пристроился. И тут гвоздь, на котором эта лохань висела, не выдержал, вылетел, и мы вместе с ней, то есть с лоханью этой проклятущей, па пол рухнули. А сверху на нас еще цепи упали. Полежали мы, полежали и начали от этих цепей освобождаться, как от змей — сыновья Лаокоона, про которого нам Игорь Яковлевич на уроке истории рассказывал.