Алексей Глебов - За журавлями

— А я уже нарисовал, — кричит маленький Вадик. — Вот оно… Черное море. — Он подбегает к брату и протягивает небольшой листок, на котором изображен черный квадратик, а рядом с ним две волнистые линии обозначают волны.

— Сороконожка сороконожка, у тебя сколько ножек?

— Странный вопрос… Конечно, сорок.

— А куда ты идешь?

— Не знаю… А у тебя, ежик, сколько ножек?

— Четыре.

— А ты куда идешь?

— Мышей ловить!

По утрам трехлетний Сашка с отцом ходит на море. Отдыхающие знают его. С ним разговаривают, шутят.

— Саша, на зарядку, — говорит отец и отходит в сторону.

Сашка бежит к отцу.

— Раз, два… Руки вверх, руки вниз… — командует отец. Сашка повторяет движения. И вдруг:

— Папа, папа! Смотри! — задрав голову, кричит Сашка.

В просторном, чуть голубеющем небе летит самолет. Сашка отбегает к морю и, проводив самолет, снова возвращается на зарядку.

— А теперь, — говорит отец. — Руки на бедра… Приседаем… Раз, два…

— Я не буду делать зарядку, — вдруг заявляет Сашка.

— Это почему?

— Я без трусов.

— Не беда, — успокаивает отец. — И так хорошо.

— Нет, не буду!

Сашке надевают трусики, и он снова на зарядке. Но тут его внимание привлекает большая рыжая собака. Сашка поднимает камень и замахивается на нее. Собака отходит в сторону и, завиляв хвостом, удивленно смотрит на Сашку. Видя миролюбивое настроение собаки, Сашка бросает камень в сторону, и зарядка продолжается…

Пошли мы, девочки, как-то осенью в лесхоз за саженцами, и Борька с нами пошел. Идем по дороге и видим — канава, а переходить боимся. Обойти тоже нельзя: грязь вокруг.

— Ну, чего боитесь, девчонки, — сказал Борька. И показал, как надо переходить.

А мы все равно боимся, потому что канава глубокая, а бревнышко топкое.

— Эх вы, трусихи, — засмеялся Борька.

А сам встал на бревнышко и протянул нам руку. Так всех нас по одной за руку и перевел.

В это время к канаве старушка с двумя сумками подошла. Стоит и не знает, что делать. Борька сначала сумки перенес, а потом и ей помог перейти.

Обрадовалась старушка и говорит Борьке:

— Молодец, сынок. Спасибо. Сразу видно — жетлемент.

— Не жетлемент, бабушка, а джентльмен, — поправили девочки.

— Вот я и говорю: человек хороший, обходительный, — сказала старушка. Она достала из сумки большое яблоко и дала Борьке. А он разломил его и с нами поделился.

По воскресеньям пятилетний Димка не ходит в детский сад. Утром или после обеда он выбегает на бульвар, поиграть с Севкой. У Севки новый автомобиль, с гудком и блестящими фарами. (Старый он разломал, а руль от него подарил Димке.)

Когда Севкин папа приносит на бульвар прекрасную вишневую машину, Севка садится в нее и давит на рифленые, совсем еще новенькие педали, а Димка, вцепившись руками в пластмассовый руль, носится за приятелем и ни капельки не завидует. Димке совсем не трудно вообразить, что машина у него получше, чем у Севки. И когда мысленно, включив скорость, он перегоняет Севку, тот кричит:

— Ты не перегоняй! Моя машина скоростная!

— А моя еще скоростней! — отвечает на ходу Димка и несется чуть не до конца бульвара. Запыхавшись, он садится на лавочку, отдыхает.

— Давай меняться, — подъехав к нему, предлагает Севка.

— Давай.

Теперь уж он, Димка, жмет на педали, а Севка бежит за ним с рулем-баранкой.

— Да ну тебя, — еле догнав на повороте Димку, передумывает Севка. — Не хочу я с одним рулем бегать, без машины.

— Почему без машины? — удивляется Димка. — Ты двигатель включи, он же реактивный…

— Сказал тоже, реактивный… Выходи, Димка…

Димка выкарабкивается из машины, берет у приятеля руль и, включив двигатель, мчится в конец бульвара.

Мальчишкой любил я ходить по берегу нашей речушки Меночки, на блестящих стрекоз смотреть да лягушек из-под берегов палкой выпугивать.

Подошел раз к верше, что за старой баней стояла, и вижу: попалась рыбина. Вытащил я вершу на берег и вытряхнул щуку.

Какая это была щука! Длинная, плавники розовые, а на пятнистой, рыжеватой спине темная полоска, будто кто угольком провел. Поднял я щуку за жабры и засмеялся от радости: «Вот бы маме показать», — думаю. Стою и не знаю, что делать… Ведь верша-то чужая… И только так подумал, как слышу голос с другого берега.

— Да уж возьми рыбину-то… Ишь залюбовался как…

Поглядел я, а это дядя Семен, сосед наш, в кустах стоит.

— Бери, бери, — говорит он. — Порадуйся.

Прижал я к себе щуку и побежал домой, даже спасибо забыл сказать.

Много с тех пор времени прошло, а щуку ту и дядю Семена, соседа нашего, я и сейчас помню.

Как-то летом я и Танюша возвращались из леса. У самой дороги, на краю ржаного поля, цвели удивительно яркие васильки.

— Это сорняки, — понимающе сказала Таня. — Нам в школе говорили. — А сама не могла оторвать глаз от васильков.

Васильки были так красивы, что мне в эту минуту захотелось заступиться за них, обидными показались Танины слова. Но я не нашелся, что ответить… А когда подошли к дому, подумал: конечно, сорняки… но без синих васильков скучно, видно, расти в поле золотой ржи.

Колюня учится в пятом классе. Многие мальчишки, его сверстники, стесняются играть в детские игры, они хотят казаться взрослыми. А Колюня, сделав уроки, идет в свои заветный уголок, садится на пол, как и тогда, когда был еще совсем маленьким, и начинает играть в свои любимые солдатики. Он так увлекается, что не слышит даже, когда зовут обедать.

Учится Колюня хорошо, лучше многих, а его сочинения по литературе учительница часто ставит в пример и читает их вслух всему классу.

Я тоже люблю полистать голубенькую Колюнину тетрадку. Особенно, когда у меня плохое настроение… Читаю и вижу поле с ромашками, пескарей в прохладной лесной речонке, вижу кривого рака Андрона, который потерял глаз в жестоком бою со щукой… Я читаю, а Колюня играет в солдатики. Смотрю на него и думаю: как хорошо, что Колюня не бежит от своего детства.

Зимой Андрюша устраивал за окном кормушку для птиц. К ней прилетали синицы, снегири и много-много воробьев. Чаще всех навещали кормушку три воробья, которых Андрюша знал еще с прошлой зимы. Он даже имена их знал. Одного воробья звали Чик, другого Чи, а третьего, самого бойкого и проворного, — Рик.

Раньше эти воробьи летали порознь, и жизнь у них была невеселая. Потому что ни Чи, ни Рик, ни Чик петь не умели. А жизнь без хорошей песни, все знают, унылая.

Правда, каждый из них, когда садился на подоконник, выкрикивал свое имя. Чик кричал:

— Чик!

Рик: