Алексей Логунов - Мой пшеничный сноп

Я тут же отправлялся ее проведать, но дверь избушки оказывалась завязанной на веревочку — не от недобрых людей, а от ветра и проказливых коз. Значит, тетка Пелагея жива-здорова и скоро должна к нам зайти.

Через день-другой она действительно появлялась, усаживалась на плоский зеленый сундук возле дощатой перегородки — свое излюбленное место — и неторопливо разговаривала с мамой или дремала. Ради ее прихода мама всегда зажигала висячую семилинейную лампу, и в избе у нас сразу же становилось светло и празднично. Мы ужинали все вместе горячей рассыпчатой картошкой, которую высыпали из чугунка прямо на стол, запивали ее холодным кисло-сладким свекольником. В то полуголодное время мне казалось, что ничего вкуснее свекольника на свете и быть не может.

После ужина я садился рядом с теткой Пелагеей на сундук и просил ее рассказать сказку про золотое колечко. Она знала только одну эту сказку, но мне никогда не надоедало ее слушать.

— В некотором царстви-и, в некотором государстви-и, — слегка нараспев, начинала рассказывать тетка Пелагея, — жила-была девочка со старой матерью. Жили они бедно, ели-пили несладко, да и то не каждый день. Пришло время, мать у девочки умерла, и осталась она одна-одинешенька. Никакого богатства у нее не было, кроме проворных рук да золотого колечка, подарка матери. Умирала мать, говорила:

«Береги это колечко, доченька. Оно тебе счастье принесет».

Схоронила девочка мать и пошла наниматься в работницы к богатому хозяину: есть-пить надо.

«Будешь мне печь пироги, — сказал богатый хозяин. — Вот квашня, вот ларь с мукой. Угодишь — возьму в работницы, не справишься — иди на все четыре стороны».

Взялась девочка за работу. А сама вся дрожит от страха: вдруг не получится? Ведь пирогов она никогда в жизни не пекла. Жили они с матерью так бедно, что муки у них в доме и щепотки не было.

Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Замесила девочка кое-как тесто, стала печь пирог. А он расползается во все стороны, словно блин. Заныло у девочки сердце: чует, что не угодит хозяину, прогонит он ее.

Ан и правда все худо вышло. Принесла она хозяину свой пирог. Откусил он кусочек, и рот у него перекосился весь. Словно кислое-прекислое яблоко съел.

«Отрава, а не пирог! — закричал хозяин и затопал на девочку ногами. — Вон из моего дома!»

Подкосились у девочки от страха ноги, и упала она на пол. Лежит, не поднимается. Долго богатый хозяин бесновался, а потом и говорит:

«Есть у меня любимая свинья. Если она съест твой пирог — твое счастья. Будешь готовить для нее».

Пошел богатый хозяин в хлев, хотел отдать пирог своей любимой свинье, да раздумал и сам съел все до крошки. Вот какой жадный был!

Приходит и говорит:

«Съела свинья пирог, твое счастье. А за то, что мне не угодила, будешь работать задаром. Марш на кухню, принимайся за дело! Да смотри старайся!»

Снова взялась девочка за работу. «Наверное, это мне мамино колечко помогает», — подумала она и надела его на палец. Месит девочка тесто, старается. И вдруг видит — нет на пальце колечка! Заплакала она горько-горько, и потекли прямо в квашню ее соленые слезыньки.

Стала искать она колечко. Перемесила тесто заново раз, другой, третий, прощупала все по горсточке — нет колечка. Ныли у девочки руки-ноги, ломило поясницу. Тесто с каждой минутой становилось все круче, а она все искала, искала…

Пришла пора печь пироги. Сажает их девочка на противни, ставит в горячую печь, а сама еле на ногах держится — так устала. А когда испекла, отнесла их хозяину.

«Мягки ли пироги?» — спросила она.

«Ох, мягки…»

«Понравятся ли они свинье?»

«Понравятся, понравятся, — отвечает ей жадный хозяин, а сам думает: «Соли ей не давал, а пироги посолены. Может, она и без муки пироги испечет. Вот тогда заживу, еще богаче буду!»

Раздобрел хозяин. Разрешил девочке оскоблить квашню и испечь себе пирожок-поскребышек. Собирает, соскабликает девочка остатки теста с квашни и вдруг видит — вот оно, ее колечко! Лежит на самом дне.

Обрадовалась девочка. Быстро испекла пирожок-поскребышек и присела в уголку у печки отдохнуть. В это время в дом зашел старик нищий и попросил милостыню. Разломила девочка пирожок и половину отдала старику. Отведал он ее пирожка и сказал:

«Золотые у тебя руки, дочка. Спасибо тебе!»

…Я замечал, что и мама старается потише греметь на кухне посудой, и сестра закрыла свой учебник, притихла в уголке — тоже слушает вместе со мной Пелагеину сказку. И невдомек мне было тогда, что это и не сказка вовсе, а самая настоящая быль: тетка Пелагея рассказывала про свое детство. Это она сама, оставшись сиротой, работала у деревенского попа прислугой. И однажды обронила в квашню колечко — подарок матери. Только было оно не золотое, а обыкновенное, самодельное, из медной копейки. Как давно это было!

И снова, второй раз в жизни, тетка Пелагея осталась сиротой. В первый же год войны она получила сразу три извещения — о смерти мужа и двух сыновей. Больше никого у нее не осталось, даже внуков. Она как-то сразу постарела, стала забывчивой и усталой. И кто знает, перенесла ли бы она это горе, если бы не было у нее зацепки на земле, любимого дела — печь пироги. Она была нужна людям — чуть ли не в каждом доме справляли поминки. А кто мог лучше нее испечь пирог, когда вместо муки — крахмал из мороженой картошки, собранной по весне в колхозном поле, а начинка — мясистые листья конского щавеля?

Умерла тетка Пелагея уже после войны. Легла однажды на свою нетопленную печь и не проснулась. Хоронили ее всем селом. И каждый, кто шел за гробом, вдруг почувствовал, что вместе с Пелагеей уходит из деревни что-то доброе и светлое, и воспринимал это как личную утрату. После себя не оставила она даже медной копейки — лишь добрую память в сердцах односельчан да сказку, которую выстрадала всей своей жизнью.

Коней у нас в деревне осталось совсем мало. На смену им пришли тракторы, грузовики, другая техника. Умом я понимаю, что это — отлично, это — признак силы и мощи, а в сердце все-таки забирается тихая грусть. Ведь лошадь у нас всегда была не только главной тягловой силой, но и чем-то неизмеримо большим…