Алексей Логунов - Мой пшеничный сноп

На шум подошел дед Иван, с первого взгляда оценил обстановку, взял лошадь под уздцы, развернул ее, и телега снова встала на колеса. Следом за конюхом подошли женщины с вилами. От стыда я не знал, куда девать глаза, покорно ожидая града попреков и насмешек. А они молча покидали свалившийся навоз на телегу и, словно пригорюнившись, так же молча облокотились на вилы.

— Эх, кони-лошади… — бормотал дед Иван, подавая мне вожжи. — Ты, малый, вперед смотри, но и назад не забывай оглядываться.

Чалуха, словно чувствуя мое состояние, сама вышла на дорогу и не торопясь, уверенно зашагала по ней.

Где-то на середине пути нам повстречалась громыхающая цепочка подвод. Это неслись, стоя на пустых телегах во весь рост, мои одноклассники — человек десять. Они уже отвезли навоз и с гиканьем возвращались назад, веселыми криками погоняя лошадей.

— Зачем ты эту клячу взял? — кричали мне ребята. — На ней только кислое молоко возить!

— И-э-эх, залетные!

Ребята умчались, а мы с Чалухой продолжали медленно тащиться по дороге. Я было пробовал ее погонять и даже пускал в ход хворостину, но лошадь лишь недовольно отмахивалась хвостом и продолжала идти, как и шла. Наконец доехали до места. И пока я сталкивал руками и ногами навоз с телеги, ругая себя за то, что не прихватил вилы, на дороге снова показались подводы: возвращались ребята, они везли уже по второму возу.

«Вот так и будет весь день: товарищи два воза привезут, а я — один», — с грустью думал я и замахнулся на свою ленивую лошадь:

— У, холера!

Но Чалуха снова удивила меня. Пристроившись в общей цепочке подвод, она не отставала от них, а сама, без понуканий бежала рысью и даже вечно понурую голову держала как-то лихо и гордо. Дескать, знай наших!

Я повеселел. А когда подъехали к конюшие, то на душе стало совсем хорошо. Дело в том, что вывороченные из угла камни кто-то снова вставил на место, только швы между ними были замазаны не глиной, а навозом. Кто за меня постарался, не знаю, скорее всего, конюх дед Иван. Но мне о моей оплошности никто не напоминал, словно ее и не было.

Всю неделю я работал на Чалухе и понял, что она не ленивая, а, скорее всего, мудрая лошадь. Когда дорога круто шла на подъем (есть такой коварный пригорочек между нашей деревней и лесом), Чалуху не нужно было подгонять. Она сама заранее прибавляла шагу, вся напрягалась, вытягивалась в струнку и быстро, с разгона вытаскивала воз на вершину пригорка. Там она останавливалась и переводила дух. Стоять, конечно, она могла сколько угодно, и тут уж требовалось подстегнуть ее вожжой, лишь после этого Чалуха не спеша двигалась дальше. Из-за почтенного возраста в ней уже не было прежней прыти, вот она и рассчитывала каждый свой шаг, берегла силы.

Когда наша «школьная бригада» (так назвал нас бригадир) перевозила на паровое поле весь навоз от конюшни, мы, как обычно, собрались на колхозном дворе. Бригадир, как взрослым, каждому крепко пожал руку.

— Не успеешь оглянуться — хлеб убирать начнем, — говорил он. — Вам, ребята, придется снопы возить на ток. Работать будете на тех же лошадях, что и сейчас. Вы уж к ним привыкли, а они — к вам, так ведь?

— А как же не так, — ответил за всех нас дед Иван, — обязательно так. На что уж Чалуха с норовом, а и та с Карабчиком (конюх кивнул на меня) подружилась. Рысью стала бегать!

Старый конюх, начав говорить о лошадях, уже не мог остановиться. Говорил он о том, что нет бескорыстнее существа, чем лошадь. Вот взять хотя бы Чалуху. Всю свою жизнь она пашет землю, служит «мотором» для жаток и сенокосилок, катает на мослатой спине деревенских ребятишек, да к тому же почти каждый год пополняет колхозный табун здоровым, крепким жеребенком.

— А что получает взамен? — прищурился конюх. — Молчите? Вот то-то и оно, кони-лошади… Такое бескорыстие не часто встретишь.

Лицо у меня радостно заполыхало румянцем, словно хвалили не Чалуху, а меня самого.

«Самое большое мастерство — хорошо прожить свою жизнь», — говорят наши ключевские мужики. Но каждый понимает это по-своему.

Например, кузнец Пуд Егоров живет заковыристо. Он серьезно уверяет односельчан, что во всем виновато его несуразное имя — Пуд…

Когда-то Иван Егоров, его отец, занимал у попа пуд ржи, да не отдал вовремя: ребятишек полон дом, нужда по двору ходит. А поп и затаил зло. И когда Иван пришел крестить сына, своего последышка, поп назвал его Пудом. Будешь, дескать, помнить у меня свой долг до конца дней своих. А с попом разве поспоришь? Святцы у него хранятся…

Пуд Иванович тоже пошел в отца, ребят у них с Дарьей много. Но имена они им давали уже сами и выбирали красивые, звучные — Зоя, Коммунар, Владимир, Юрий, Святослав… Первые двое родились как раз перед войной, а остальные уже после Победы.

С войны Пуд Егоров возвращался вместе с соседом, Гришкой Дрыном — повстречались на своей станции. Другие везли кто одежонку для ребятишек, кто мешок заграничных консервов, кто две-три пары хромовых сапог — пригодятся в хозяйстве. А эти — смешно сказать… Пуд где-то прихватил набор слесарных инструментов, а Гришка и того меньше: нес один-разъединственный школьный ранец. Даже свой вещмешок с сухим пайком где-то посеял, растеряха. Правда, Пуд заметил, что ранец сильно-таки отмотал Гришке руки, и поинтересовался:

— Что там у тебя?

— Так, мелочь всякая… — отвечал сосед.

Односельчане, узнав про инструмент и ранец, снисходительно говорили:

— Чудят мужики…

Но когда Пуд Егоров принес слесарный инструмент в пустую колхозную кузницу, где валялась одна кувалда да полуобгоревшие клещи, и, засучив рукава, принялся за работу: ковал коней, шиновал колеса, нарезал болты и гайки, паял ведра, даже наловчился часы ремонтировать — про него заговорили по-другому:

— Голова!

— Да, дальновидный мужик.

И все-таки по характеру кузнец остался сумасбродом. Судите сами: как-то поехал он на базар продавать козу, а домой вернулся… верхом на той же козе! Так пронесся мимо бабки Анисьи, что та чуть в обморок не упала. А когда пыль развеялась, бабка побежала по дворам сообщать новость.

— Ногами сучит вверх-вниз, вверх-вниз и за рога держится… Вот те крест! — божилась Анисья. — Если уж не продал — может, давали дешево, — так зачем же животную мучить?

Когда разобрались, в чем дело, то все долго смеялись. Оказывается, в сумерках бабка перепутала козу с велосипедом. Впрочем, перепутать было не мудрено, ведь это был первый велосипед, появившийся в нашей Ключевке после войны. Мы, ребятишки, кинулись посмотреть на диковинную машину. Нас больше всего удивляло, как это человек едет на двух колесах и не падает.