Татьяна Пономарева - Трудное время для попугаев [сборник litres]

Кошки не бросились к Усте, как бросались к Леше, когда они приходили вдвоем. Но все же повставали со своих лежанок, завыглядывали в прихожую – кто с недоумением, кто с безразличием.

– Ну и ладно, – сказала Устя. – Вы мне не рады, а я все равно побуду тут у вас. Погреюсь! Чайку-то, надеюсь, не жалко? Не рыбу же вашу пришла доедать!

Она сбросила босоножки, поискала в галошнице и достала оттуда розовые шлепанцы, но они оказались малы. Устя поставила их обратно и пошла босиком. В ванной комнате, большой, почти как кухня, она постояла в тепле, перебирая шампуни, бальзамы, щеточки и пилочки… Надо же, она не раз уже приходила в эту квартиру, а только сейчас заметила, какая ухоженная у Великодворской ванная, сколько здесь всяких крючочков, полочек, даже полотенца подобраны в тон облицовочной плитке, даже коврик на полу! Устя взяла бальзам «для сухой, увядающей кожи», вылила немного на ладонь. Он пах фиалками. Устя растерла его по щекам. На одном из крючков на пластмассовой цепочке висел пластмассовый футляр. Она сняла, открыла – оказалось, косметический набор: тени, тушь, духи, помада. Устя закрыла, повесила на место, но не удержалась, опять сняла, опять открыла – это не шло ни в какое сравнение с тем, что водилось у них дома! Мама почти не красилась, в ее сумочке покоилась столетняя пудреница с пересохшей, слежавшейся пудрой, тюбик губной помады фирмы «Рассвет», и все, пожалуй. Тушь давно перекочевала к Усте в портфель. А духи в массивном темно-синем флаконе, подаренные папой года четыре назад, имели резкий, мухобойный запах и в критических жизненных ситуациях могли соперничать с нашатырем.

Вот что значит хорошая косметика! Устя смотрела на себя в зеркало и не узнавала: как ей шли эти перламутрово-серые тени, как шла эта яркая нежная помада! Эта легко, радостно ложащаяся на ресницы тушь, делающая их длинными и пушистыми… А духи! Вот что значит настоящие духи: подушилась и пахнешь вся легко, ненавязчиво, будто родилась с этим запахом, будто он твой, естественный, не то что тот, из синего флакона…

В последнюю минуту она вспомнила о чайнике, но успела: вовремя сняла, не распаялся! В холодильнике у Великодворской хранились пирамиды консервных банок – прямо-таки стратегический запас. Устя подумала: а что, если открыть какую-нибудь?.. Она даже взяла одну, менее других заметную, – «Сельдь в желе». Покрутила, повертела в руках и положила на место. Это уж слишком – открывать чужие банки! Не проживет она без них? Рахит получит?.. Положила на место, а в животе сразу стало легче, как будто съела. Чудеса!

За окном темнело. Надо было звонить домой, предупредить отца, чтоб не волновался. Устя набрала номер, но было занято. Тогда она вытащила наконец с полки эту книгу, села под торшер в кресло. Посмотрела оглавление, полистала… Книжечка, конечно, что надо! Только именно сейчас читать ее расхотелось.

Устя сидела, закинув голову на спинку кресла, и пыталась себе представить, что никакой Великодворской на свете нет, а это ее, Устин, дом, где живет ее семья – муж и дети. Детей она представила моментально: девочку и мальчика – погодков, а с мужем вышла заминка… Возможно, это все же был Леша, и даже, скорее всего, именно он, только внешне немного другой – худоватый и чуть сутулый. И вот дети спят в соседней, несуществующей, комнате – ее так легко оказалось втиснуть между кухней и прихожей! А она, приготовив ужин, сидит и ждет его – усталая, но с красивой прической, ухоженным лицом и руками. И соседки, забегая то за спичками, то за солью, каждый раз удивляются: когда ты все успеваешь? Мебель она, что здесь, в комнате, что в кухне, поставила бы другую. Например, убрала бы круглый стол, а купила б легкий, складывающийся. Там, от угла к двери, – книжные стеллажи или стенка, но открытая, чтоб все книги были видны, а возле окна она бы поставила две напольные вазы… Обязательно завела бы кота и собаку и много цветов: кактусы, традесканции, азалии. И конечно же везде, по всей квартире, – подсвечники! С разноцветными витыми, круглыми, фигурными свечками. Она б зажигала их, особенно зимними вечерами, включала музыку…

Ужинали бы при свечах или сидели на диване, на полу, разговаривали, отдыхали после дня, а дрожащие желтые язычки пламени отражались бы в оконном стекле…

Однако нужно было дозваниваться домой. Она редко приходила так поздно. Возможно, отцов приятель уже удалился и отец нервничает, поглядывая на часы. А смогла бы она остаться и переночевать здесь, если б возникла такая вероятность? Устя прикинула, как бы она завалилась спать на чужую софу, прикрывшись чужим пледом, как бы выключила торшер… или даже не выключила, все равно. Днем – она только сейчас заметила, когда окончательно стемнело, – да, днем тут все выглядело несколько иначе – приветливее, что ли. А сейчас все эти вещи, должно быть уловив ее мечты, игнорирующие их собственное существование и обидевшись на нее за это, неприязненно косились из своих углов, не желая с ней больше контачить. Устя явно ощутила их выталкивающую силу, и ей самой вдруг остро захотелось уйти! Какое уж там ночевать…

Она почти бегом спустилась по лестнице, выскочила из подъезда, наткнувшись второпях на кучу строительного мусора – детская привычка никогда не смотреть под ноги… «Дура какая-то! – сказала себе. – Чего ты летишь, кто за тобой гонится?» Встала, отряхнула ладони, подняла сумку, прыгнувшую за бочку с краской. На улице оказалось светлее, чем виделось из окна. Мимо спокойно прошла старушка с пуделем, зеленовато горели фонари, а голос телевизионного диктора откуда-то сверху, зависнув над двором, пророчил погоду на завтра.

Троллейбус долго не приходил. Устя прогуливалась вдоль остановки, подкидывая на ходу коленками пустую сумку, а ведь хотела захватить книжку. Вылетела как чумовая… Правильно мама говорит, что она иногда теряет голову. Как бы хорошо было: сегодня б еще почитала, завтра целый день, а вечером можно занести, поставить на место – все равно кошек идти кормить. И главное, дома завтра никого: отец наверняка уйдет. Но не возвращаться же теперь! Остается завтра пораньше встать – и сюда…

У дома Великодворской троллейбус делал круг. Он огибал почту, сберкассу, застревая, как правило, у светофора, и, перед тем как нырнуть в тоннель, еще раз проезжал мимо дома, только не с фасадной, а с противоположной стороны. Полуприкрытый стеклянным кубом парикмахерской, виднелся двор с песочницей, угловой подъезд, окна… Но что это? Ведь она не включала свет в кухне! Только на секунду мелькнули окна, и тут же их скосила серая стена тоннеля. «Может, показалось? – подумала Устя. – Все же не родные окна, можно и перепутать, тем более в темноте!» Устя напряглась, вспоминая, какого цвета у Великодворской светильник на кухне. Кажется, обычный, белый… А занавески оранжевые, разводами. И свет в окне оранжевый… «Да Господи, это же Леша! – сообразила она вдруг. – Звонил домой, меня нет, он и догадался! Приехал!»