Валерий Попов - «ТИ-ВИ» (Рассказы о телевидении)

Мы взяли пачку печенья и два стакана молока.

— Ну, — сказал Сергей Иванович, — старинный телевизионный тост: за тех, кто в кадре!

— За ведущего!

— За комментатора!

— За диктора!

— За тех, кто в кадре!

Мы шли по широкой улице. Вокруг было уже пусто, хотя и светло. Начались белые ночи.

Мы прошли по краю моста, трогая руками узор на перилах над широкой дымящейся водой. И вышли на Каменный остров — самое любимое мое место в городе.

Летом здесь совсем как деревня — огороды, заросли, поблескивают маленькие речушки.

И еще мне нравится, что здесь очень странные, неожиданные дома. Вот огромный дом из шершавых серых камней.

А вот дом, как в сказке: узкий, с цветными стеклами, острой железной крышей и флюгером. И все стены обвешаны плющом.

А вот деревянный дом с резными рамами — прямо обрывается в озеро.

— Ну что, — спросил Сергей Иванович, — зайдешь ко мне?

Мы вошли в этот дом, прошли по длинному скрипучему деревянному коридору. И вошли в комнату.

Комната была маленькая. В ней стояли стол, стулья, шкаф и диван в белом чехле.

На всех стенах и даже на шкафу висели голубые и розовые грамоты, в рамках и без рамок. У одной грамоты нижние кнопки отскочили, и она свернулась в трубку.

Висели также красные и бело-голубые треугольные вымпелы, острыми концами вниз, на перевитых шелковых шнурах.

На одной грамоте я прочитал: «С. И. Арцибасову за образцовое...», на другой — «С. И. Арцибасову за лучшие показатели...». Грамот было так много, что я не успевал их прочитывать до конца. На шкафу, приколотая сверху кнопкой, висела старая, чуть свернувшаяся фотография.

Там, возле телевизионной камеры, стояло несколько человек, с очень знакомыми мне лицами. Особенно мне был знаком один — улыбающийся, с большими черными наушниками по бокам головы, в гимнастерке.

— Что смотришь? — спросил Сергей Иванович. — Это я. А этот, в украинской рубашке, — Суслин. А этот черный — Кураев, теперешний главный редактор программ. А вот этот — наш тогдашний диктор, он еще в ту пору немного седоватый был. Вот, собственно, и весь штат студии в первый год. Я тогда, помню, и режиссером был, и оператором, и сценаристом. И даже играть успевал. Хорошо, когда молодой. И все мы, помню, в одной комнате помещались: она и студия, она и аппаратная, она и репетиционная.

— Есть хочешь? — спросил он. — Вот редиска с хлебом. Макай в соль и ешь.

Я макал редиску в соль, с хрустом откусывал и ел. В комнате стало сумрачно. Озеро за окном было пустое, спокойное. Я отвернулся от окна и снова стал осматривать комнату. Что-то в ней меня удивляло, но что, я не мог понять.

— Сергей Иванович, — вдруг догадался я, — а почему у вас телевизора нет?

Сергей Иванович вроде бы и сам удивился.

— Хм, — сказал он, — почему! Не знаю почему. Как-то так получилось. Наверное, потому, что я все передачи заранее изнутри вижу. Зачем мне телевизор?

Мы еще посидели.

Потом Сергей Иванович вышел меня проводить.

Ну, заходи. Теперь адрес знаешь, — сказал он на прощанье.

Когда автобус остановился возле студии, в него вошел один-единственный пассажир. Это была Зоя. Диктор. Видно, она уже простилась со зрителями.

Она пошла по проходу и вдруг села рядом со мной.

Некоторое время мы ехали молча.

— Скажи, мальчик, — вдруг спросила она, покраснев, — почему я тебя все время вижу на студии? Ты что, работаешь у нас?

— Я учусь, ответил я, — я у вас учусь.

— А в школе?

— И в школе. А что?

— Да нет, ничего. Просто я давно уже смотрю — ходит такой странный мальчик и на все смотрит. Мне просто интересно было, — кто ты такой?

— Я Саша.

— А я Зоя.

И опять мы ехали молча.

— А что, — спросил я, — вы всегда так поздно возвращаетесь?

— Да. Иногда и позже.

Ну а если, скажем, вам захочется погулять вечером, сходить куда-нибудь? Вы что, против этого?

— Да нет, — серьезно ответила она, — я не против. Да вот не получается. Хоть бы в гастроном успеть, — сказала она, помолчав, — чего-нибудь на завтрак купить.

Оказалось, что живем мы рядом. Мы шли по улице, освещенной фонарями. Между стеклянными дверями гастронома сидела на пустом ящике толстая женщина в белом халате, держала красной рукой дверь и всех только выпускала, но никого не впускала.

— Ну вот, — сказала Зоя, — опять я без завтрака.

— Пустите, пожалуйста, мы быстро, — попросил я толстую женщину.

— Магазин закрыт, — сказала она, — мы тоже люди, нам тоже спать нужно. Что ж вы, не могли раньше прийти?

— Не могли, — закричал я, — мы никак не могли!

— Ну ладно, — сказала женщина, — только мигом!

Мы вбежали в магазин, побежали по кафельному полу с опилками. Зоя очень обрадовалась, даже подпрыгнула на бегу два раза. Она побежала в кассу, а я встал в молочный отдел. Мы купили два томатных сырка и бутылку кефира.

— Спасибо! — сказали мы, проходя мимо женщины на ящике. Она молча закрыла дверь и стала запирать ее на ключ.

Зоя жила в узком булыжном переулке, в сером доме у толстого наклонного дерева, которое своими корнями поднимало вокруг мостовую. Сейчас с него летел пух и покрывал весь переулок.

— Ну, — сказала Зоя, — спасибо, что проводил.

— До свидания, — сказал я.

— До завтра, — сказала Зоя.

Она надавила на медную гладкую ручку тяжелой двери, дверь немного отъехала, Зоя пролезла боком в щель, улыбнулась оттуда и исчезла.

Постепенно я начинал понимать, как много сразу готовится передач и какие они все разные. Я все время опасался, что, например, вот сейчас в эту драму, в которой все сидят и ждут почтальона, вдруг по ошибке войдет, с репетиции другой передачи, маркиз в кружевах и со шпагой, увидит людей в пиджаках и брюках, испугается, скажет: «Ох, я, вроде, не туда! Ну уж ладно, раз пришел...» — и начнется такая путаница, которую будет не распутать никогда. Но почему-то путаницы не получалось — там, где ждали почтальона, входил действительно почтальон.

И как только драма заканчивалась, сразу же начинался конкурс бальных танцев, словно он всегда был тут рядом, а не происходил в другом конце города. И главное, не было никакой паузы, — одна передача кончалась, другая тут же начиналась. Заканчивался конкурс — и сразу же на экран выплывал политический комментатор, который, я знал, давно уже сидит в дальнем конце здания и думает — мне казалось, — что все про него забыли. Ан нет, не забыли. И сразу после конкурса точно секунда в секунду на экране появлялся комментатор из девятой студии в дальнем конце здания.