Виктор Шабалин - Тайна Кара-Ташского подземелья

Беда да и только!

Вид у Гапара был унылый. Втянув голову в плечи, он нехотя поплёлся обратно, в школу.

В изостудии было полно ребят. Впервые здесь собрались все группы юных художников. Все его сверстники из средней группы были заняты оформлением выставки. Одни вырезали из зелёного картона рамки, другие вставляли в них рисунки, третьи делали надписи на этикетках. Старшеклассники писали лозунги, заголовки, а члены младшей группы, как и всегда, с любопытством глазели вокруг, предлагая свои услуги.

— Вот Гапар! — закричало несколько ребят.

Владимир Витальевич встал из-за стола и, приглаживая ладонью копну длинных волос, спросил:

— Ты что же это скрываешься? А?

Гапар понурил голову и стал внимательно разглядывать свои ботинки.

— Рисунок на выставку принёс? — спросил учитель.

— Нет.

— Почему?

— Порвал.

— Как это?

— Не получился… — невнятно пробормотал Гапар и замолк.

Хотя он не видел ребят, но чувствовал, что все их взоры обращены на него, что все они удивлены его поступком. Кто-кто, а Гапар говорил больше всех о выставке. С нетерпением ждал дня её открытия. Это знали все. Однажды он даже промолвился, что готовит «сюрприз-рисунок». И вдруг!..

— А ты знаешь, что это отчётная выставка, — глухо проговорил учитель, — и она покажет, как ты подготовился к переходу на программу старшей группы.

Гапар, потупившись, молчал. К горлу подступил комок, стало трудно дышать. Неожиданно в комнате грянул дружный хохот. Гапар исподлобья посмотрел вверх и увидел на доске карикатуру, в которой узнал себя.

В художественном кружке было заведено на провинившихся рисовать карикатуры.

Не раз Гапар и сам неудержимо смеялся над неудачниками, которые попадались под приметливый взор старосты кружка. Но сейчас Гапару было не до смеха. Владимир Витальевич строго посмотрел на ребят, и смех прекратился.

— Так, так… — медленно проговорил он. — Значит, ты решил бросить рисование?

— Нет, что вы! — крикнул Гапар… — Я… я очень… Я нарисую! — И он отвернулся.

Хитроватая улыбка пробежала по лицу учителя. Он сказал:

— Завтра воскресенье. Здесь будет староста. Он даст тебе загрунтованное полотно и краски.

Гапар поднял голову и, часто-часто мигая, недоумённо уставился на Владимира Витальевича.

Если бы строгая «историчка» поставила ему сегодня за невыученный урок пять, он удивился бы не больше, чем сейчас.

Дело в том, что масляными красками разрешалось рисовать только членам старшей группы. А Гапар занимался в средней группе и рисовал акварелью. Сокровенной мечтой его было ощутить в своих руках настоящую палитру, как у художников, щетинные кисти и тюбиковые краски, которые выдавливаются, точно вазелин.

И вот наконец сбывается его мечта!

Глядя на учителя восторженными глазами, он громко выпалил:

— Разрешите… Я завтра приду.

Учитель еле заметно кивнул головой, и мальчик выбежал из изостудии.

Едва забрезжил рассвет, Гапар был уже на ногах. Он взял альбом и вышел из дома. Куда идти? Школа ещё закрыта. Медербек придёт не раньше как через два часа. Время теперь будет тянуться нескончаемо. Всегда так бывает, когда торопишься.

Гапар шёл, сам не зная куда. Вот и окраина города. Впереди открылась просторная степь, окаймлённая горным хребтом, тянувшимся по всему горизонту.

«Вот бы нарисовать природу так, как видишь! — мелькнуло в сознании мальчика. — Степь, горы… Красками всё можно изобразить».

И тут он увидел то, чего никак не ожидал: невдалеке от дороги под развесистым карагачом сидел художник, и по тому, как тот зорко окидывал взглядом степь. Гапар понял, что он рисует пейзаж с натуры. Это совпадало с желанием Гапара. Ему нестерпимо захотелось посмотреть: как рисует настоящий художник. Мальчик круто повернул влево и, стараясь быть незамеченным, медленно подошёл к художнику сзади, остановился, заглянул через его плечо на картину. И сразу же им овладело глубокое волнение — так хорошо всё было нарисовано. Вдали сквозь дымку тумана виднелись пепельно-фиолетовые горы. Над жёлто-зелёной степью нависли клубящиеся облака. Вблизи вразброс бродила отара овец, а на взгорье дремал чабан. Вся картина дышала свежестью красок и переливом всевозможных тонов.

А как правдиво всё было изображено на ней, будто что не нарисовано, а видишь наяву! И тут Гапар понял: рисуя, художник повторяет краски природы. Он окинул взглядом всё вокруг — окружающая природа была полна всевозможных красок: синих, зелёных, жёлтых, коричневых, красных. Они были повсюду: в траве, в цветах, в воде, в облачках на небе, в лучах, выглядывающих из-за гор. Весь мир был наполнен чарующими красками. Это открытие поразило Гапара, и он снова уставился на картину.

«Вот научиться бы рисовать так, как он», — мечтательно подумал мальчик и с уважением оглядел сухопарую фигуру художника. Тот сидел на раскладном стульчике напряжённо, ноги его были согнуты, а острые колени упирались в подбородок. Голова его то склонялась над полотном, то вскидывалась, он испытывающе всматривался вдаль.

— Что сопишь, как паровоз? — неожиданно проговорил он.

Мальчик вздрогнул и хотел было дать стрекача, но в это самое мгновение увидел добродушно улыбающееся лицо художника.

— Не бойся. Показывай альбом.

Гапар растерянно пожал плечами и робко шагнул вперёд, протягивая альбом. Художник взял альбом в руки и не спеша стал перелистывать, задерживаясь на некоторых рисунках и объясняя, что изображено в них хорошо, что плохо, что получилось правильно и живо, а что фальшиво. Захлопнув альбом, он сказал:

— Пытливый ты, оказывается. Воображение большое. А чем занимаются твои родители?

— Нет у меня их, — тихо проговорил мальчик. — Я детдомовец.

Художник как-то особенно серьёзно посмотрел на Гапара и спросил:

— А у кого учишься рисовать?

— У Владимира Витальевича…

— Знаю, знаю, — перебил мальчика художник и добавил: — Ну что же, будем и мы теперь знакомы. Я — Леонид Леонидович Касаткин. А ты?

— Гапар… Айтиев, — смутился мальчик.

— Ну, вот что, Гапар, — деловым тоном сказал Леонид Леонидович, — посиди пока. Я поработаю, а потом поговорим.

— Нет! — спохватился Гапар. — Мне надо… Я сегодня масляными красками буду рисовать…

И он со счастливой улыбкой на устах побежал в школу.

Как вихрь, ворвался он в школьную изостудию. Медербек молча посмотрел на него и, кивнув головой на стоящий у окна мольберт, коротко сказал:

— Садись. Работай!

Гапар знал молчаливый характер Медербека и поэтому, не говоря ни слова, пошёл к указанному месту, На мольберте стояло готовое к работе полотно, а на табурете лежал этюдник с красками и кистями.

У Гапара глаза разбежались, когда он увидел это богатство. Он схватил в руки палитру и торопливо начал выдавливать на неё краски из тюбиков. Среди них попадались такие цвета, которые он даже не знал, как назвать.