Иван Бауков - Юность моего друга

Андрей делал вид, что слушает Стешу, на самом же деле искал глазами Шуру Карташову. Более четырех лет он ее не видел, и его разжигало любопытство: какая она теперь? Где работает? Вышла ли замуж? Узнают ли они друг друга и как она к нему отнесется теперь? Воспоминания о ней рисовали ему ее все такой же наивной и красивой девушкой, которую он снова готов был полюбить.

Входившую в зал публику мешала как следует разглядеть полнеющая, богато одетая дама. Разговаривая с каким-то мужчиной, она нарочито часто оборачивалась то в ту, то в другую сторону, видимо, для того, чтобы люди лучше разглядели ее панбархат. Свободная, непринужденная манера разговаривать со знакомыми, кланяться вошедшим говорили о том, что эта молодая женщина избалована вниманием мужчин и что муж ее, видимо, не последний человек в районе. Вскоре Андрей смотрел в ее сторону уже с неприязнью: «Не даст как следует никого разглядеть», — думал он. Затем не выдержал и спросил Стешу:

— А кто вот та, что стоит к нам спиной, в платье из панбархата, жена какого-нибудь начальника, что ли?

— Шура-то? — переспросила Стеша небрежно. — Заведующая магазином. Ты еще, поговаривали, когда-то за ней ухлестывал…

— Карташова? — спросил Андрей и покраснел до ушей.

— Ну да, Карташова Шура.

— Так она же, по-моему, окончила школу и хотела учиться дальше…

— Мало ли чего в жизни хочешь, — улыбнулась Стеша. — Разве вы, мужики, красивым дадите учиться? Ее тут окрутил какой-то военный. Потом бросил — очень ревнив был. Вот она теперь и не баба и не девка. Но она не пропадет. Правда, счастья у нее уже не будет, — заключила, вздыхая, Стеша.

Шура, видимо, спиной почувствовала, что позади разговаривают о ней. Она обернулась, и ее глаза встретились с глазами Андрея. Шура вспыхнула вся и сразу опустилась на скамейку. Больше она до начала концерта не оборачивалась назад и ни с кем не заговаривала. Андрей концерта почти не видел. Он не знал, как ему вести себя с Шурой после концерта. Не подойти к ней он не мог, и о чем с ней теперь говорить, он тоже не знал. Все же после концерта он подошел к Шуре. Шура, показалось ему, стала еще красивей, чем была прежде. Она крепко пожала Андрею руку. Все остальное как-то получилось само собой. Из клуба они вышли вместе, и Андрей пошел провожать ее.

Когда они остались вдвоем, Шура, смеясь, спросила:

— Ну теперь женитесь на мне?

— Я ведь учусь, Шурочка, — ответил Андрей.

В тени ветел они уселись на скамейку, подле чьего-то дома, и Шура, чуть не плача, рассказала о своих несбывшихся мечтах. Да, она страстно хотела учиться дальше. Потом встретился на ее пути лейтенант. Приезжал в отпуск, обещал златые горы. Обещал пустить ее учиться дальше, а на деле оказался, как и все, то есть запер в четырех стенах, хотел сделать всего-навсего домашней хозяйкой. Потом даже бить начал. Пришлось расстаться. Потом, чтобы заглушить тоску, пошла работать.

Теперь на нее смотрят как на выгодную невесту.

Когда она спросила, как он жил эти годы, Андрей рассказал ей о встрече с Любой. Откровение Шуры заставило Андрея быть тоже откровенным, и он рассказал ей о своей неудавшейся любви.

Слушая его, Шура прижалась к нему плотнее. Но, когда Андрей захотел обнять ее, она как-то мягко отвела его руки и сказала:

— Давай так посидим, так лучше. Ты мне и теперь нравишься, и мне не хочется, чтобы и ты был, как все.

Далеко позади остались родной дом, родное село, близкие сердцу зеленые дубравы и поля.

Всю дорогу Андрей ловил себя на мысли, что на его сердце нет той огромной тоски и печали по родному дому, которые не давали ему покоя, когда он впервые оказался в городе. Подъезжая к учебному комбинату, Андрей понял, что он рад без памяти этому серому зданию. Где-то глубоко в душе он почувствовал горечь и боль за родное село, которое он как бы предал, радостно встретив учебный комбинат. Но эта горечь была мимолетной: Андрей по-настоящему обрадовался встрече со студентами. Первой и неожиданной встречей была встреча с Леней Пархоменко. С тех пор, когда они весной тридцатого года разъехались с вокзала в разные стороны, с тех самых пор Андрей не мог отыскать Леню на строительстве и ни от кого из своих товарищей не слышал о нем ни слова. Казалось, что юноша растворился в этой многотысячной толпе строителей и исчез.

Несмотря на то что и Андрей и Леня сильно изменились за эти три года разлуки, они сразу узнали друг друга. Вихрастый, по-детски розовощекий Леня обнял Андрея, как брата, и, путаясь и сбиваясь с одной мысли на другую, рассказал Андрею, как он, Леня, очутился в металлургическом техникуме. Из рассказа Лени Андрей понял, что на Днепрострое они работали почти что на одном и том же участке. Но ведь и Андрей и Леня — каждый был занят своим делом, и, естественно, там они встретиться не могли.

Затем Леня рассказал, как он поступил учиться в электротехникум, но через год электротехникум перевели в другой город, а Леня не захотел расставаться с Днепростроем, где он проработал около двух лет, и перешел учиться в металлургический техникум, прямо на второй курс. Теперь их с Андреем ничто не разлучит до самого окончания техникума!..

Друзья еще не наговорились, как подле Андрея вырос черноглазый Гриша Рыбченко. Гриша, как ребенок, подпрыгнул и обхватил Андрея за шею руками:

— Как там в твоей Рязани? Я все лето в санатории на пляже загорал. Видал, загар какой? — Он тут же расстегнул майку и показал свою коричневую от загара грудь. — Встретил там Семеновских, влюбился в сестру Гарика Эльвиру…

Гриша имел привычку рассказывать о себе и расспрашивать других, не давая возможности собеседнику разговаривать.

В самый разгар Гришиного восторженного рассказа в общежитие вошел, как всегда от чего-то смущаясь, Дмитрий Климов. За два месяца разлуки он, казалось, стал еще длиннее. Бросив на койку чемодан, он поднял своими могучими руками Гришу Рыбченко, поставил его в сторонку и, схватив Андрея за руку, тряс его так, будто они не виделись целую вечность.

Антон Дьяченко вошел в общежитие тихо, по-деловому. Он тоже здорово загорел, но лицо было осунувшимся, похудевшим. Все эти два месяца, как он объяснил товарищам, ему пришлось работать на железнодорожной станции грузчиком. У Антона была семья, ему в каникулы приходилось подрабатывать деньги. Но, немного отдохнув на койке, и он не мог не присоединиться к веселым разговорам товарищей.

Вскоре друзья услышали знаменитое «Полундра!» и бросились навстречу Сашко Романюку. Сашко тоже загорел на свежем сельском воздухе, но на лице его, как показалось Андрею, появились морщинки. Когда шум встречи немного стих, Андрей спросил Сашко:

— Случилось несчастье?

— После поговорим! — ответил Сашко, и вскоре его «Полундра» была слышна уже в коридоре. Хрупкие девушки-первокурсницы не чаяли в Романюке души, и сейчас их смех и восторженные вскрики заполнили коридор. К вечеру в самой большой аудитории были сдвинуты в угол столы и стулья, раздались звуки гармоники, и студенты, радостные от встречи друг с другом, от бушующей молодости в груди, закружились в танцах.