Алексей Осипов - По волчьему следу

Когда он вынырнул на середине пруда, Колька уже скрылся за горой.

Вторые сутки бушевала метель. Такой напористой, злобной и вьюжной метели давно никто не помнил. Женщины с трудом добирались до колодца за водой, колхозники, проклиная погоду, с неохотой шли на фермы. Рады были только ребятишки: никто не будет ругать за неявку в школу, — можно еще денек посидеть дома, возле горячей печки. А почтальону пурга не пурга — идти надо: из города поступила телеграмма. Бредет он пустынной улицей, вслушиваясь в свист и вой разгулявшейся непогоды.

В сенях стряхнул с одежды и валенок снег, вошел в дом.

— Вам телеграмма. — И достал из кармана синий листок бумаги.

Володя отбросил книгу, взглянул на мать. Перестали двигаться в ее проворных руках спицы. Лицо стало бледным, окаменело.

У отца дрогнули и замерли густые черные брови. Почтальон улыбнулся.

— Не пугайтесь: дочь Таня на каникулы едет. Просит встретить ее.

Володя запрыгал вокруг стола.

— Вот здорово! Таня едет!

Все обрадовались, повеселели, и каждый перечитал телеграмму вслух.

Только мать сокрушенно покачала головой.

— Куда же она в такую завируху!

Отец отложил в сторону валенки, которые подшивал, и стал собираться в дорогу.

— Папа, возьми меня, — сказал Володя, поднявшись из-за стола.

За окном отчаянно свистела метель.

— Замерзнешь! — сказала мать.

— Замерзну? Да я не в такую пургу ходил. Ну, папа, возьми.

Подумав, отец ответил:

— Если хочешь, собирайся, мне с тобой будет веселее.

Мигом надет красный полушубок, шапка и рукавицы. Взяли фонарь, так как дело шло уже к ночи, я отправились в путь. Ветер бешено налетал, бросал колючие снежинки в лицо, в рукава, за воротник. Брови леденели, обрастали сосульками, и часто приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание и горячей ладонью обогреть щеки и нос. Путь предстоял долгий и трудный. Не менее четырех километров надо было пройти до деревни, куда, по расчетам, должна с поезда зайти Таня. Местами до самой земли ветер срыл снег, и черные комья, как обуглевшиеся головешки, торчали на буграх. А местами так намело, что проваливались по пояс.

Вот ручеек, говорливый, извилистый. В жаркие летние дни здесь делали запруды и руками ловили плотву. Над ручьем торчат голые макушки ольхи, ветер перебирает, как струны, гибкие, упругие прутья ивняка. Ручей глубоко в снег зарылся, ему тепло под белой шубой, ни один мороз не проймет, и он тихо и неустанно поет беззаботную песню…

Не то от быстро надвинувшейся ночи, не то от повалившего хлопьями снега все вокруг стало темным, невидимым. Хорошо, что отец рядом сильный и смелый, шагает и ободряюще говорит:

— Держись, Володя, держись! Такую погоду мы на фронте любили. Бывало, к немцам без единого выстрела подползем, прямо в блиндаж ворвемся и сразу не одного, а двух-трех языков захватим. «Русь любит пурга», — говорили немцы. А Русь ни жары, ни пурги не боится. Русь ничего не боится.

Перешли поле, и на горизонте зачернелась деревня, окутанная снегом.

Тетя Дуся, отцова сестра, не успела еще и слова сказать, а по ее глазам и встревоженному лицу Володя понял, что Таня была и ушла.

— Давно? — спросил отец.

— Нет, совсем недавно, минут пятнадцать Я оставляла ее ночевать, но она упрямая, отказалась «Дойду, — говорит. — По вешкам хорошо: только от одной отойдешь, уж тебя другая встречает… А дома, — говорит, — ждут не дождутся. Володе к Новому году лыжный костюм везу, ведь он охотник».

Володя потянул отца за рукав.

— Пойдем, папа, скорее, мы ее догоним.

Вышли из теплой избы, и показалось, что еще пуще метель разыгралась. То на фонарь бросится, будто ей стыдно при свете буйствовать, то стаскивать полушубки начнет, словно самой погреться хочется, а то вдруг рассердится и по железным крышам веселой дробью пройдется, хлопнет на чердаке оторванной дверью и в сады умчится. Тяжко и нехотя заскрипит старый клен на меже, жалобными гуслями вишневые и терновые ветки застонут. Прислушаешься — страшно станет, до сердца вой пробирает, так и хочется спрятаться куда-нибудь.

В поле отец крикнул:

— Ветер в затылок, будем держаться прямо.

Скрылась во тьме деревня, а впереди мгла и пустынное поле, крутыми волнами катится поземка. Вдруг словно кто по лицу провел шершавой ладонью. Кто бы это? Задрожала, зашуршала листьями дубовая ветка, к земле пригнулась и, как живая, вырваться хочет из Володиных рук.

— Папа! Мы на березовской дороге.

— Откуда знаешь?

— Вот вешки, их ребята поставили.

Отец остановился, задумался: «Не сюда попали, левее надо». Поднес фонарь, осмотрел веточку, потрогал шелестящие листочки и снова воткнул вешку в снег.

Вспомнилась Володе линейка в школе. Сидит перед ребятами директор Николай Петрович, рослый, широкоплечий, и басовитым, внушительным голосом говорит:

— Отрядным вожатым в двухнедельный срок организовать ребят и поставить вешки от своей деревни до школы. Метели скоро начнутся, морозы лютые наступят.

Все выполнили приказ директора, а вот Колька Быстров задурил.

— Не Сибирь! Куда ни пойдешь — на деревню наткнешься!

Витька Карасев поддержал:

— Верно! Кто трусит, пускай себе ставит. Люди в космос летают и то не боятся… А на фронте, тоже по вешкам ходили?

Володя думал так же. Сколько он с ружьем исколесил полей и лесов, и метель его вдали от деревень заставала, а ничего не случилось.

Долго ребята между собой обсуждали вопрос о вешках и единодушно решили: не ставить. А чтобы не ругали в школе, придумали оправдание: бригадир не дал лошадь для подвозки вешек, и лесник не разрешил рубить лес, даже у Витьки топор отнял.

Отец поворачивает в сторону, идет против ветра. Огонь в фонаре дрожит, мигает, то подпрыгивает — и красное пламя на все стекло разольется, то присядет, замрет — и черная копоть фонтаном забьет в отверстие…

Таня в это время спустилась в овраг, по которому под снегом бежал ручей. Летом не раз она пила в нем студеную воду, наклонившись, смотрелась в ручей, как в зеркало. И вот теперь она одна, наедине с метелью. И что-то никто встречать не вышел, наверное, телеграмму не получили.

Таня с трудом поднялась в гору. Вихрь налетел на нее, завертел, закружил. Одиночество, страх вселились в душу, захотелось упасть на снег и заплакать. Ноги уже плохо слушаются, а вот куда идти? Назад вернуться? Да, надо вернуться назад, к тете Дусе. Иди по ветру, и все! Иди и не останавливайся…